Утренний выход на работу он чтил больше других (это привилось еще раньше, когда молодым парнем воздвигал усадьбы графов Орловых). Шуршание рулеток, резкое пение пил, перезвон топоров, свист фуганков волновали старшего артели. Морозов уже забывал о старательской «фортуне», этой вероломной, распутной женщине. Он бешено рычал, когда ему напоминали о барине, незаметно для себя всасывался в не терпящую застоя жизнь суровых таежников.
— На котором звене будем вторые этажи ставить? — деловито спросил он Антропова.
— А тебе разве не говорили?
Инженер развернул папку с чертежами и поднес один из них плотнику.
— Тебе надо изучить метрическую систему.
— А на леший она мне? — удивился орловец. — Голова не этим у меня забита.
— Вот чепуха! Голова у тебя крепкая, приходи вечером, займемся учебой.
— Как я ее не знаю, так она мне, пожалуй, и ни к чему, — отмахнулся Морозов.
— Чушь, чушь городишь, — улыбнулся инженер.
Антропов осмотрел окладку первого сруба и отошел к следующему. Работы чередовались. Лес из ярусов переходил к правщикам, а от них к строгальщикам, отсюда поступал на половинник и по гладким покатам полз к стенам окладок.
— Поднутрил, голова!
Морозов ухватил за ворот низкорослого плотника с безбородым старушечьим лицом и косившими глазами.
— Как поднутрил? — растерялся тот.
— А ты глянь, куда идет твой тес?
Плотник виновато хлопал глазами. Затесь действительно шла винтообразно — сверху вниз.
— Маленько сплоховал, Иван Андреевич, — извинился плотник. — Глаз у меня, вишь, фальшивит.
— Глаз у тя действительно поганый, — согласился Морозов. — Вали лучше на откатку.
— И то хотел просить тебя.
Польщенный тем, что его называют по отчеству, Морозов взял у косого топор и мастерски выправил бревно.
— Вот так учись, голова два уха.
* * *
Антропов возвращался домой поздно. Из ложбины, маскируя постройки, поднимался туман. На примятых травах крупными бусами дрожала первая роса. По долине перекликались коростели, верещали кузнечики.
Инженер прислушивался к равномерному лязгу цепей бремсберга и думал о жене. Последняя ссора с Надеждой Васильевной положила между ними грань. По крайней мере так казалась Антропову.
— Знай, что у меня нет ничего общего с лакеями товарищей, — крикнула она, хлопнув дверью.
Сначала инженер старался объяснить выходку жены ревностью к Татьяне Александровне и дурным влиянием среды. Ждал, что с отъездом Гирлана все наладится. Но за две недели обособленной жизни он окончательно понял, что Надежду Васильевну переубедить невозможно. В памяти опять пролетали прошлые годы, они резцом высекали в мозгу, что Наденька все меньше и меньше уважала его, его труд и сокровенную мечту сделаться ученым инженером. Встреча с Гирланом и другими концессионерами с непреодолимой силой пробудила у Надежды Васильевны вкус к прежним усладам и ненависть к тем, кто лишил ее наследия прииска.