— Да будет воля Твоя, Господи… И на мне, грешном, и на них, неведящих, что творящих…
— О, вот это другой базар, — все трое одобрительно похлопали его по плечу. — Глядишь, так и подружимся. Или сроднимся.
— Все может статься, — смиренно ответил отец Игорь. — Может, и сроднимся. У Бога нет ничего невозможного.
Безмолвие
Тело дало знать душе, что оно еще живо, возвращая отшельника из совершенного безмолвия, духовного созерцания и чистой сердечной молитвы к земной жизни. Он тяжело вздохнул, снова ощущая свою земную бренность, и уже окоченевшими от холода пальцами стал перебирать узелки четок, истончившихся от непрестанной молитвы почти в сплошную нить.
«Боже, милостив буди мне, грешному» — внутренним голосом воззвал он, воззрев на темную доску с образом Спасителя, и опустился перед ним в глубоком земном поклоне, готовясь выйти из своего затвора.
Сколько времени он пребывал в этом блаженном состоянии, в котором душа желала оставаться непрестанно? Час, два часа, пять?.. Он этого и сам не знал, и не потому, что не следил за временем, а потому что времени для него уже не существовало. Став на молитву еще с вечера, он лишь сейчас заметил, что на земляной пол пещеры, где он жил и укрывался от непогоды и холодов, стелился дневной свет.
Сердце было наполнено теплом — но не тем, которого так желали насквозь промерзшие руки, ноги, спина, тело. Это тепло было нематериальным: вспыхнув однажды в сердце отшельника после многих лет покаянных слез и молитвы, уединения от мира и безмолвия, оно теперь разгоралось сильнее и сильнее, обращая к себе все остатки теплившихся в этом старческом теле физических сил. Состояние, в котором пребывал старец, было воистину неземным, неведомым даже многим подвижникам, тоже оставившим мир и жившим в монастырях и скитах. Лишь тонкая земная оболочка — одряхлевшее от прожитых лет, многих болезней, жестоких лишений тело — еще держало в себе эту душу, рвавшуюся туда, где она ощущала особое блаженство, покой, созерцая то, что от всякого другого глаза было до времени сокрыто Богом.
Отшельник — это был схимонах Агафадор — жил по заветам своих наставников, таких же пустынножителей. Наука из наук — молитва, смирение, послушание, беспощадная борьба со страстями, греховными помыслами, умерщвление плоти, отсечение собственной воли — передавались веками от старца к послушнику. Тот же, с годами сам став умудренным старцем, передавал обретенные навыки уже своему духовному воспитаннику. Все эти мужественные пустынножители — а их было семь — ныне покоились в отдельной пещере, рядом с двумя другими, что были вырыты уже не природой, а человеческими руками. В одной из них, меняя один другого, проводили свою уединенную жизнь приходящие сюда подвижники, а в другой, стоявшей напротив — через топь, жили, так же сменяя один другого, послушники, помогая, ухаживая за наставниками, набираясь у них духовной мудрости и опыта невидимой брани.