— Иде?! — казалось, от радости вскрикнул Савелий и остановил своего худого жеребчика.
Спрыгнули на землю, и оба чуть не бегом обогнули газон с кустами, посеменили навстречу Елене. Поздоровались с шутовски-почтительным поклоном. Нездорово пухлая Глафира, складывая на обвислом животе ладони, пропела:
— Гулям-с, Елена Михаловна? Воздухами дышим? Оно, конешно: пользительно.
Елена сдержанно наклонила голову с туго заплетённой толстой косой, сжала узкие зловатые губы и молча прошла, крепче взявшись за руку Виссариона и утягивая его за собой. Он, ничего не подозревая, смотрел на величественную скульптуру императора, высоко подняв голову; потом медленно перевёл недоуменный рассеянный взгляд на рыхлую, несомненно, глупую бабу, которая посмела столь дерзко и оскорбительно заговорить с его возлюбленной. Савелий трусцой забежал наперёд:
— Сынок-то ваш, Ванчурка, Елена Михаловна, славненький растёт пацанчик. Надысь так обнял Серебрушку — нонешнюю-то супружницу Семёнову… — уточнил приподнято; помолчал, каверзно сощурив желтоватый воробьиный глаз, — …так ажно чуток не придушил. И улюлючит ей, улюлючит, христовенький: «Маманька, маманька-де». Вона вишь оно как!
Елена остановилась, её щёки вспыхнули, глаза зверовато сузились. Виссарион искоса и, кажется, испуганно смотрел на неё. Она размахнулась и со всей силы смазала Савелию густо-мокро прозвучавшую пощёчину. Мужичонка кувыркнулся на газон, Глафира всплеснула руками, завопила, опасливо отступая за куст боярышника. Елена крепко взяла за локоть растерянного, онемевшего Виссариона и быстро повлекла его прочь. А Глафира подняла своего ошарашенного супруга, и они поплелись к своей повозке.
Виссарион чувствовал, как подрагивала отвердевшая рука Елены.
— Какая ты решительная, — хрипловато шепнул он.
А она не расслышала: в её голове билась страшная и неумолимая мысль: «Чужую кличет мамой?! Чужую?! Мамой?!» И мерещилось Елене: мысль эта огнём мечется в голове и ранит, обжигая.
— Мне надо было ему поддать, разумеется… ты опередила, — зачем-то пояснил Виссарион и покраснел.
— Что? — рубяще спросила Елена, всё продолжая стремительно идти и несколько грубовато увлекать за собой Виссариона. — А-а-а, — протянула она и неприятно усмехнулась.
«Что же ты за свою любимую не встал горой, а растерялся, как хлюпик? Тоже мне — рыцарь, защитник человечества, да ещё в боги метишь!» — хотела было бросить Елена, но сдержалась.
Сжала пальцы в твёрдые кулаки: «Повидаю Ванечку! Смерть приму, унижение, землю заставят грызть — буду глодать, а — увижу своего сыночка».