— Хорошо, — сказал Егорычев, и оба джентльмена величавым кивком подтвердили обещание Егорычева.
— Ну, а как насчет вашей памяти? — осведомился как бы между делом Егорычев. — Она все еще в аварийном состоянии?
Кумахер заговорщически осклабился, давая понять, что всему свое время, и выразительно развел руками.
— Разрешите приступить к ремонту, господин капитан-лейтенант?
— Приступайте, — сказал Егорычев.
— Если позволите, — прошептал Кумахер, — я попросил бы вас завесить еще чем-нибудь двери. У господина майора исключительно тонкий слух.
На дверь, за которой в темноте мрачно возлежал на полу майор фон Фремденгут, навесили еще два одеяла, и фельдфебель Кумахер, все же всячески остерегаясь произвести хотя бы малейший шум, с проворством и сноровкой мастера своего дела приступил к ремонту.
Оба «старших англосакса», как называл про себя Егорычев Фламмери и Цератода в отличие от Мообса и Смита, прикорнули на койках в ожидании завершения ремонта. Смит сидел, опершись могучей спиной о приятно холодившую каменную стену, лениво смотрел в сырую черноту ночи и о чем-то думал. Последний день он вообще усиленно предавался размышлениям. Мообс, взгромоздившись на табуретку, воевал с вдруг закоптившей горелкой «летучей мыши».
— Однако, — заметил он, дуя на обожженные пальцы, — мистер Кумахер не очень торопится.
— Ради бога, как можно тише! — взмолился трагическим шепотом Кумахер, кивая на дверь, за которой бодрствовал барон Фремденгут.
Мообс презрительно фыркнул.
— У господина майора исключительно тонкий слух! — жалостно продолжал фельдфебель.
Вмешался Егорычев:
— В самом деле, Мообс, постарайтесь потише.
— А вы не бойтесь, Кумахер, — отозвался Мообс театральным шепотом, а затем, наслаждаясь страхом Кумахера и раздражением Егорычева, проговорил во весь голос. — Когда Фремденгут начнет вас душить, вы только старайтесь хрипеть как можно громче. Ваше спасение я беру на себя.
— Господин Мообс, умоляю вас, вы меня губите!..
— Только как можно громче хрипите, — чуть ли не кричал Мообс, упиваясь неожиданно представившимся развлечением. — Остальное я беру на себя.
— Мообс! — очень тихо, но многозначительно промолвил Егорычев.
— Чего «Мообс», чего? Вы себе стали слишком много позволять, товарищ Егорычев.
Слово «товарищ» Мообс подчеркнул, совсем как в свое время мистер Фламмери.
Но стоило только мистеру Фламмери, который со своей койки одним глазком поглядывал на происходящее в пещере, равнодушно и почти невнятно произнести слово: «Мообс!», как репортер увял.
Он спрыгнул с табуретки. Но словно только этого и дожидаясь, лампа сразу закоптила с удвоенной силой.