Идем молча. Невежливо! Начинаю нейтральный разговор. Про каменный век.
«Через полчаса, говорю, мы с вами очутимся в раннем неолите».
Фламмери удивленно переспрашивает: «Простите, как вы сказали?»
Я объясняю: «Я сказал, что через тридцать — сорок минут мы с вами попадем в каменный век, в эпоху раннего неолита. Это похоже на сон, не правда ли?»
Фламмери говорит: «Когда у человека нервы в порядке, он не видит снов».
Вот и пойми, имеет он представление о том, что такое каменный век, или не имеет. Если и имеет, то, во всяком случае, это никак его не интересует.
Но мне хочется уточнить этот вопрос. Ради этого стоит на минутку стать назойливым. Я говорю: «У многих людей не совсем правильные представления о возможностях каменных орудий. Я имею в виду неолитические орудия. Проделали как-то опыт. Взяли из музея полированный каменный топор и в течение десяти часов, без дополнительной точки, срубили двадцать шесть елей, каждая диаметром около восьми дюймов, очистили от ветвей и коры и со
всех сторон обтесали. Потом, опять-таки исключительно при помощи каменных топоров, срубили дом с крышей, дверьми и окнами… Не правда ли, говорю, на первый взгляд просто удивительно».
«В Америке хватает стальных топоров», — уклончиво замечает Фламмери.
Нет, вижу, неолит его явно не интересует и вряд ли когда-нибудь интересовал.
Через несколько минут я узнаю, что его интересует: его интересуют бутылки. На этот раз пустые бутылки.
Он вдруг живо оборачивается к Мообсу: «Мообс!»
Мообс подбегает.
«Джонни, куда вы девали вчерашние бутылки из-под коньяка?»
Итак, они пили вчера в наше отсутствие, и крепко пили. Интересно, по какому поводу? Впрочем, пес с ними. Не жалко.
Мообс начинает припоминать: «По-моему, они валяются за пещерой в кустах». — «Вы их обязательно разыщите. А пробки?» — «Право, не знаю, сэр… Тоже, вероятно, где-нибудь валяются…» — «Разыщите и пробки».
Затем Фламмери обращается ко мне и Цератоду. «Раз радио у нас пока сорвалось, нужно попробовать бутылки. Я как-то, в детстве еще, читал книжонку о том, как потерпевшие кораблекрушение бросали в океан бутылку с письмом… Не очень шикарно, но все-таки…» — «Отличная идея, — похвалил его Цератод. — Тем более, что особого выбора у нас нет».
Фламмери доволен: «Понимаете, меня ни на минуту не оставляет беспокойство за моих наследников… — Он быстро поправляется: — Я хотел сказать, за мою семью».
Еще одно доказательство, что крокодил, если он даже и отличный семьянин, не становится от этого ни на волос приятней. Физиономия у Фламмери нисколько не смягчается, как можно было ожидать при таких прочувствованных словах, а, наоборот, принимает какое-то хищное, щучье выражение. Но вот он замедляет шаг, останавливается, задирает голову под углом в шестьдесят градусов и складывает руки ладошка к ладошке. Мы уже знаем: мистер Фламмери собирается сделать заявку господу богу. Мы останавливаемся. Невежливо оставлять его одного.