— Господи, когда же наконец кончатся эти постоянные ограничения! — капризно воскликнул репортер. Как избалованный ребенок, впервые к собственному удивлению честно приготовивший урок, он считал себя сейчас, после двукратного дежурства, вправе покапризничать.
Поймав недоуменный взгляд Егорычева, он благоразумно сменил тон.
— Как же вы думаете, Егорычев, выйти из этого положения? — озабоченно осведомился он, отдаваясь, как и Фламмери и Цератод, при малейшем затруднении на полное усмотрение Егорычева.
— А вы как думаете? — рассердился Егорычев. — Вы, кажется, всерьез все решили, что я к вам нанялся в няньки! Будьте любезны сами пошевелить мозгами! Мне интересно, что вы предложите.
— Что же я могу предложить? — сокрушенно вздохнул Мообс. — Я впервые в жизни в такой ситуации.
— А я что, каждый день попадаю на такие острова?! — взъелся было Егорычев, но не выдержал и фыркнул. Его рассмешило собственное восклицание. — Да ну, чего вы пригорюнились, Мообс? Ничего, что-нибудь придумаем, раз вы действительно впервые попадаете на такой остров. Знаете что, пойдите поспите, пока все встанут. Потом будем все умываться.
Мообс передал Егорычеву автомат, приветливо помахал ему рукой и, насвистывая, пошел вразвалочку, довольной и неторопливой походкой человека, честно и до конца выполнившего тяжелый и опасный долг.
Егорычев зевнул, присел под дерево на камешек, принесенный сюда привыкшим к комфорту мистером Фламмери, оперся о еще не согревшийся на утреннем солнце ствол и стал любоваться нарядной и удивительно мирной панорамой острова.
И вдруг вдали, внизу, в лесу, чуть поближе деревни, послышался сухой и частый треск, словно кто-то крутнул деревянную трещотку. Егорычев насторожился. Конечно, очень может быть, что у здешних жителей трещотка применяется в качестве оркестрового или сольного инструмента. Но нет, слишком много раз пришлось Егорычеву слышать такой треск за последние три года. Подозрительный звук снова повторился, и теперь Егорычев ясно определил, что это автоматная очередь. Кто-то выпускал из автомата то длинные, то короткие очереди. Только один человек там, внизу, имел автомат и умел им пользоваться — ефрейтор Сморке. Что он, нападал или отстреливался?
Егорычев прислушался. Выстрелы становились все громче и явственней: Сморке приближался к подножию перемычки. Очереди сменились одиночными выстрелами. Сморке, очевидно, экономил патроны.
Уже у самого подножия снова раздалась длинная очередь, и больше не стало слышно автомата. Зато вскоре стали слышны крики запыхавшихся людей. Они что-то кричали, но что именно, Егорычеву еще трудно было разобрать.