Мы еще будем, к сожалению, иметь случай в дальнейшем не раз вернуться к этой четверке.
Они подобострастно уступали дорогу односельчанам, даже самым юным.
Если бы не злобные искорки, время от времени проскакивавшие в угодливо прищуренных глазках четырех отщепенцев, трудно было бы найти людей, более смиренных и покорных.
Они униженно пропустили вперед односельчан, обступивших Егорычева и Смита в ожидании подарков. Когда все уже наслаждались новыми своими сокровищами, подошли за подарками и они и получили причитавшиеся им крючки. Они внушали и Егорычеву и Смиту непонятное отвращение, но не было оснований обходить их подарками.
— А ну, — мигнул Фламмери своему верному Мообсу, — узнайте-ка, что это там за чучела такие. И почему они ко всем подлизываются…
Мообс пошушукался с отщепенцами и вскоре вернулся с докладом.
— Насколько я понял, — прошептал он так, чтобы его слышал только его знаменитый соотечественник и уж в самом крайнем случае Цератод, — насколько я понял, они порядочные скоты. И им здесь несладко живется. Они всех боятся.
— И ненавидят? — с надеждой осведомился Фламмери.
— Еще как!
— Прекрасно! — сказал Фламмери.
Мообс посмотрел на него с удивлением, но Фламмери и не подумал растолковывать ему свои соображения.
— Имена?
— Какой-то сплошной Шекспир! — фыркнул Мообс. — Одного зовут Гильденстерн, другого — Розенкранц, третьего — Полоний, а четвертого, самого толстого и старого из них, — Яго Фрумэн.
— Странные имена! — заметил Фламмери, сохраняя каменное выражение лица.
— У них раньше были другие, обыкновенные. Они говорят, что им дали эти новые, когда они проштрафились, в наказание…
— Черт их знает, откуда в этих местах у дикарей и вдруг шекспировские имена… А ну-ка, кликните их сюда!
Пока Мообс, бесцеремонно расталкивая туземцев, бросился выполнять новое приказание своего благодетеля, Фламмери, тихо, так чтобы не услышал Егорычев, о чем-то беседовавший с обступившей его толпой весело галдевших негров, поведал Цератоду только что возникшую у него мысль:
— Или я ничего не понимаю в политике, или эта четверка станет здесь нашей опорой.
Цератод поморщился:
— Явные негодяи. А что, если опереться на здешних старейшин? Заинтересовать их в нашей дружбе — и дело в шляпе. История говорит, что…
Но Фламмери даже не дал ему досказать мысль до конца.
— Подкуп старейшин?! Старая английская романтика!.. Сложно, долго и без гарантии на успех. Чем делать старейшин негодяями, мы лучше сделаем негодяев старейшинами.
Цератод снова поморщился. И не то чтобы он был в конечном счете против предложения Фламмери, но зачем же излагать его так обнаженно и зачем называть такие грязные вещи их подлинными именами!..