– Все равно нельзя так огульно обвинять людей в таких страшных преступлениях, – не согласился Савелий.
– А никто и не обвиняет! Вы думаете, как дела расследуются? Это всего лишь рабочая версия, и я вам их могу набросать с десяток. Вот вы, например…
– Не надо мне ваших версий! – замотал головой Савелий, и следователь довольно рассмеялся.
– А найдите-ка вы мне, товарищ режиссер, в вашей большой труппе бродячих артистов… шучу!.. того, кто бы умел читать по губам! Я хочу понять, что прокричала Малоярцева в последний момент, и готов поспорить, что это типа: «Умри же, предатель!» или: «Не доставайся же ты никому!»
– Да вы Шекспира переплюнете! – усмехнулся Савелий. – Никого искать не надо, я сам прочту, я на монтаже уже научился различать, что актер говорит.
– Без обмана? – уточнил следователь.
– Да что вы в самом деле?! – возмутился Савелий. – Словно я тоже подозреваемый!
– Работа у меня такая, я всех подозреваю. Не обижайтесь, – миролюбиво сказал Генрих Германович.
Савелий сел перед монитором, оператор и монтажер сделали все от них зависящее, чтобы вывести на экран несколько размытое лицо Елизаветы. Савелий несколько раз просмотрел один и тот же кадр, следователь все это время терпеливо ждал, куря одну сигарету за другой. Наконец режиссер выключил монитор. Вид у него был уставший и расстроенный, а точнее – растерянный.
– Ну что? – погасил окурок Генрих Германович. – Чего молчим?
– Так вы меня сейчас обвините во всех смертных грехах и сговоре, – почесал затылок Савелий. – Может, я лучше поищу еще кого-нибудь, кто умеет читать по губам, чтобы подтвердить мою догадку?
– Не юлите, говорите, что поняли, – приказал следователь.
– Так в том-то и дело, я расшифровал совсем не то, что вы хотите услышать.
– Я хочу услышать в первую очередь правду! Говорите!
– Она сначала грязно выругалась, а потом закричала: «Пригни голову!» – ответил Савелий и втянул голову в плечи, словно ожидая удара.
– Чего?
– Это все, что я понял, – виновато кивнул режиссер.
– Пригни голову… – задумчиво повторил следователь. – Им что, грозила какая-то опасность? Может, дерево падало?
– Нет, – ответил Савелий, – я был на месте, не было там никаких деревьев.
– Возможно, Малоярцева была пьяна? Ей что-то привиделось? Галлюцинации?
– Она была трезва и сосредоточена. И никогда не позволяла себе никаких излишеств, особенно перед тяжелейшим трюком, – уже более твердым голосом заявил режиссер и в который раз подумал, что его картине, видимо, пришел конец. Он уже получил несколько эсэмэсок от «друзей», смысл которых сводился к тому, что «уж не стал ли он снимать по Достоевскому?». При этом добавлялись комментарии типа: «Ну нельзя же так вот с натуры?»