– А мы не можем цивилизовать меня тут? – спросила Габрыся нерешительно, услышав слова тети.
– Не можем, – вздохнула та.
Шел 1985 год.
Военное положение они пережили в Гиблом – там, в этом забытом Богом и людьми месте, перемены и не чувствовались: как и прежде, как повелось там от века, люди работали неделю, в субботу основательно надирались, а в воскресенье трезвели и шли в церковь или в костел, чтобы исповедаться в пьянстве. Женщины хлопотали перед Пасхой, и им было наплевать на все политические завихрения, потому что скотину надо было кормить в любом случае, независимо от того, кто у власти: Герек или Ярузельский, коммунисты или реальные социалисты, или еще кто. Так что большой мир был сам по себе, а Гиблое жило своей жизнью.
Однако Стефания должна была исполнить свой долг. То есть увезти Габрысю в Варшаву. Потому что девочке, и так обиженной судьбой, надлежало дать соответствующее образование. Хорошее образование. Приличная начальная школа, потом лицей, а потом институт – вот так видела будущее Габрыси пани Стефания.
Они вернулись в Варшаву, где пани Стефания добилась возврата ей части имущества: власти постановили, что в когда-то принадлежащем ее семье доме на улице Мариенштатской она может отныне владеть двухкомнатной квартирой на первом этаже – раньше там жил привратник. Конечно, это было не Бог весть что, но для Стефании, которая с четырнадцати лет скиталась по чужим углам, эта квартира была еще одним подарком судьбы.
Вместе они пробежались по своим новым – собственным! – королевским покоям (комнаты анфиладой), радостно пообнимались, и тетя занялась наведением порядка, а Габрыся побежала во двор – небольшой и зеленый, он находился с тыльной стороны здания, и там было полно соседских детей.
– Привет! Я Габрыся Счастливая, а вы? – выкрикнула девочка, улыбаясь от уха до уха.
Дети замерли на своих местах. Они разглядывали ее так, будто она была пришельцем из другого мира. Потом самый старший мальчик, лет десяти, заводила и предводитель дворовой банды, подошел к Габрысе, смерил ее взглядом с головы до ног, скорчил брезгливую гримасу и заявил:
– О Боже, до чего же ты уродливая!
– Не поминай имени Божьего всуе, ты, большевик! – гневно одернула его похожая на него как две капли воды девочка. – Привет, меня зовут Зося, и ты совсем НЕ ТАКАЯ УЖ уродливая.
Она взяла Габрысину руку и энергично пожала:
– Если хочешь – можешь с нами играть в секретики. Я тебе дам хорошее стеклышко.
Но Габрыся не хотела играть, оглушенная теми, другими, словами – первыми, которыми ее встретили на новом месте. Она не чувствовала обиды на незнакомого мальчика – просто ей еще никто никогда не говорил, что она уродка. Так уродка или нет?