Серп постучал в калитку, подождал, постучал еще раз. Никто не открывал, Лилея опять начала бормотать и возиться. Чародей собрался уже колотить в дверь ногами, как заметил шнурок, уходивший в отверстие в стене. Выругавшись, дернул. Показалось, что где-то далеко звякнул колокольчик. Серп позвонил еще несколько раз. Наконец за стеной послышались приближающиеся шаги, калитка распахнулась, за ней стоял заспанный молодой служитель, почти мальчишка, в белом спальном балахоне до пят. Яркий свет свежего чародейского светильника болезненно полоснул по глазам, пришлось сомкнуть веки.
— Что стряслось? — не слишком любезно осведомился юнец.
— Девице только что в клочья память разнесли. Кажется, и сознание повреждено, — Серп пихнул очнувшуся Лилею служителю. — Тащи скорей к целителю. Есть ведь при храме?
— Есть, — парнишка механически подхватил девушку. Та была сонной и не сопротивлялась. — Ты сам-то кто? Чародей?
Серп, не ответив, повернулся и быстро пошел прочь. Объясняться он будет завтра, сейчас это совершенно ни к чему. Сейчас ему нужно пополнить мощь. Со времени бегства из Залесного еще ни разу не приходилось так сильно расходовать запас, и это почему-то очень тревожило.
Чародей осторожно прислушался к ощущениям, стараясь оценить, сколько у него осталось. Ого, больше половины! Почему ж так дрожат ноги и руки? Почему в душе проснулось знакомое сосущее чувство? Что с ним происходит? Даже четверть силы — уже немало, не должно ему сейчас быть так плохо. Может, дело в слишком долгом бессилии? И теперь он всегда будет ощущать слабость и панику, стоит хоть сколько-нибудь значительно вымотаться?
Серп сделал еще несколько шагов и понял, что не в состоянии больше расходовать даже ту незначительную силу, которая идет на поддержание острого зрения и слуха. Тело он вернул в обычное состояние, как только передал Лилею служителю храма.
Последним усилием воли чародей попытался заставить себя открыть переход к дому Боровика, но не преуспел. Мощи хватало, и после осталось бы еще изрядно, но он не мог израсходовать ни капли. Кошмарное видение сосущей черной пустоты напрочь лишило его способности чаровать.
Значит, придется тащиться домой пешком, утирая слезящиеся глаза и напрягая притупившийся слух. Да еще и сознавая, что полностью беззащитен перед любым, кто захочет напасть. Одно утешение: Средний зубец даже по ночам — место спокойное. И обоняние, кажется, не стало острее. Может, не зря Кверкус твердил, что любое доброе деяние раньше или позже будет вознаграждено?
Иви с Кайтом сидели в гостиной. Уютно горели свечи в красивом кованом подсвечнике в форме древесной ветви с цветами. Улыбалась со стены молодая и прекрасная бабка Крестэля. Ее внук читал вслух книгу из обширной библиотеки Боровика, девушка завороженно внимала. Внезапно дверь распахнулась. На пороге стоял, тяжело дыша, бледный как смерть чародей. Глаза его подозрительно блестели.