Добрую милю, а может быть, и больше мы ехали по топкой низине, где росли влаголюбивые деревья — огромные тополя и сикоморы. Их стройные серые стволы, возвышаясь по обе стороны тропы густыми, порой совершенно правильными рядами, напоминали колонны величественного храма. Я с тайной радостью глядел на этих лесных великанов, с которыми мне предстояло делить мое одиночество. В то же время я невольно подумал о том, что, если мои новые владения заросли так же густо и такими же огромными деревьями, вряд ли мистер Холт мог расчистить большой участок.
Немного дальше начался подъем. Низина осталась позади — мы пересекали водораздел между Илистой речкой и рекой Обайон. Почва стала сухой, каменистой и менее плодородной. Тут рос редкий сосновый лес, и мы наконец смогли ехать рядом. Я был очень доволен, потому что хотел поговорить со своим новым знакомым.
Всю дорогу охотник хранил глубокое молчание, но все же мне казалось, что он тоже не прочь поболтать со мной. Видимо, он из деликатности не решался заговорить первым. Я вывел его из этого затруднения, задав ему следующий вопрос:
— Что за человек этот мистер Холт?
— Как вам сказать, сэр. Он из тех, с кем, как говорится, лучше не связываться.
— Неужели?
— Да, с ним трудно иметь дело.
— Он беден?
— Уж куда бедней. У него только и есть, что старая кляча и акра два земли. Да и та не его.
— Так, значит, он не покупал участка, на котором живет?
— Покупать-то не покупал, сэр, да считает его своим, как будто платил за него наличными, как я за свой.
— Вот как!
— Да. Я бы не позавидовал тому, кто купит эту землю у него за спиной, — сказал он и многозначительно посмотрел на меня, словно спрашивая: «Не это ли дело привело вас сюда?»
— А семья у него есть? — продолжал я.
— Есть… дочка.
— И больше никого? — спросил я, увидев, что он замялся.
— Была еще одна дочь, немного постарше…
— И что с ней случилось?
— Она… она уехала.
— Вышла замуж, по-видимому?
— Здесь никто ничего не знает. Даже куда она уехала.
Голос молодого человека вдруг стал печальным. Я заметил, что лицо его омрачилось. Мне сразу стала понятна причина этой грусти: резкая перемена в настроении молодого охотника была несомненно вызвана разговором об уехавшей дочери скваттера. Из чувства деликатности я не расспрашивал его дальше, к тому же тропа снова сузилась и мы опять были вынуждены ехать гуськом. Охотник стал нетерпеливо понукать свою лошадь, и я почувствовал, что ему хочется прекратить разговор, по всей вероятности вызвавший горькие воспоминания. В течение получаса мы ехали в полном молчании. Мой спутник вновь погрузился в раздумье, а я старался представить себе встречу со скваттером. После разговора с охотником не приходилось сомневаться в том, что она будет чрезвычайно неприятной. Нечего было надеяться, что Холт примет меня приветливо и позволит переночевать в его хижине. По-видимому, мне предстоял малоприятный разговор и ночевка в лесу. Раза два я чуть было не рассказал моему спутнику о деле, приведшем меня в Суомпвилл, и не спросил у него совета, как мне поступить. Но, не зная, друг он или враг моего предполагаемого противника, я решил, что благоразумнее будет промолчать.