В это же время Софи перестала сосать палец и стала спать обычным манером, на животе, вытянувшись под одеялом.
После смерти Павла Андреевича поза вернулась. Софи сама себе удивлялась, но только свернувшись под одеялом в плотный клубок и обхватив руками колени, она чувствовала себя в безопасности. Старенькая Федосья умерла, семейный доктор по-прежнему пользовал Домогатских, но с Софи практически не встречался, так как она по-прежнему ничем не болела. А больше и некому было рассказать ей о ее ранних детских привычках и рассеять недоумение. Впрочем, особенно задумываться о вещах, из которых не проистекало немедленных следствий, требующих каких-то действий, Софи не любила и не имела привычки. В Сибири и после возвращения из нее она спала так, как ей было удобно.
Теперь Софи проснулась оттого, что узкий щекотный лучик полз по ее правому веку, согревая глаз и правую же сторону носа. Софи чихнула, дернула головой и сразу уткнулась подбородком в колени, так, что лязгнули зубы. Колени были обтянуты подолом платья. В платье никто не ложится спать. Значит…
Софи разом вспомнила все, что с ней случилось, и плотнее, до хруста в переплетенных пальцах сжала кисти рук.
Где бы она ни очутилась и что бы ни произошло, нельзя показывать свой страх. Почему? Софи затруднилась бы ответить. Она просто знала, что так надо. Бедная Дуня! Как она, должно быть, напугалась, оставшись одна на улице, после того, как Софи увезли в неизвестном направлении. Думать о Дуне и тревожиться за ее состояние было проще и спокойнее, чем раздумывать о собственном положении и искать из него выход. Впрочем, как ни оттягивай этот момент, а просыпаться и вставать все равно придется.
Но отчего ж я заснула?
Софи осторожно покрутила носом, потом поднесла к лицу кисти рук. Запах почти выветрился, но все еще чувствовался. Эфир. Дуня как-то рассказывала ей, что в больнице его иногда используют для погружения пациента в бессознательное состояние, когда делают операции. Впрочем, эфир в этом отношении очень ненадежен, действует на всех по-разному, дает всякие неожиданные осложнения, и настойку опия по-прежнему применяют для обезболивания куда чаще.
Софи сначала села на кровати, а потом и встала, придерживаясь за спинку одной рукой. Голова слегка кружилась, ноги казались ватными, но в целом – самочувствие было вполне пристойным и никаких ужасных последствий действия эфира не наблюдалось. В комнате было темно и никого не было. Разбудивший Софи солнечный луч пробивался сквозь щель в закрытых ставнях.
В романах, которые Софи любила читать в детстве и ранней юности, обязательно кого-нибудь похищали или пленили. С тех пор она помнила, что, оказавшись в плену, романные герои очень любили подробно (страниц на пять) разглядывать место, в котором их заточили, замечая мельчайшие, зачастую самые неожиданные детали, вроде трещины на боку кувшина с водой или паучка, пробиравшегося среди соломинок подстилки. Впрочем, ни глиняных кувшинов, ни охапки соломы в месте, где очутилась Софи, не было и в помине. Обстановка в полутьме казалась (или на самом деле была?) богатой и изысканной, но Софи не собиралась ее разглядывать на манер романных героев. По ее мнению, человека, которого куда-то засунули против его воли, должны по настоящему интересовать только два предмета обстановки – дверь и окно.