«Господи Боже! – мысленно воззвала Софи, считающая свои взгляды вполне атеистическими. – Что он несет! Знал бы он… И как же все это некстати! Когда же они уйдут?»
– Спасибо вам, Софья Павловна, за чай, за привет, – чуткая Груша, видимо, уловила нетерпение Софи и ее желание избавиться от гостьи. – Я уж поеду. Вечер поздний, а маменька с братьями рано спать ложатся. И так уж придется будить.
– Оставайтесь у меня на ночь, коли хотите, – с холодной вежливостью, исключающей двойное толкование, пригласила Софи.
– Нет, нет, что вы, спасибо! – правильно откликнулась Грушенька. – Мне ехать надо!
– А можно у нас в усадьбе переночевать, – воодушевился вдруг Гриша. – У Сони места мало, а там вы никого не стесните. У нас в новом доме пять гостевых комнат. И…
– Что вы! Что вы, Григорий Павлович! – замахала руками Грушенька, – Прилично ли мне на ночь к незнакомым людям…А?! Как вы подумать даже могли! – она вполне натурально застеснялась и снова принялась ломать пальцы. Софи затошнило.
– Простите, Грушенька. Я ведь от чистого сердца… – несмотря на угар, Гриша смекнул, что, приглашая на ночь в усадьбу незнакомую девицу, он и в самом деле поступает как-то не совсем…
– Да я знаю, знаю… Счастливо вам оставаться… Вы ведь и промеж собой поговорить не успели…
– Но проводить-то вы позволите, Грушенька? Не отказывайте. Я еще так мало узнал вас, хочу узнать лучше… Софи! Скажи Грушеньке, что я миролюбив и не опасен…
– Подите! Подите сейчас куда хотите! – Софи, наконец, изменила выдержка.
– Я помню чу-удное мгнове-енье! – пропел Гриша и протанцевал замысловатое па вокруг кресла, на котором сидела Софи. – Так ты, Соня, в пятницу приезжай, на Сережины именины. Договорились, да? Коляску за тобой пришлем. Мальчики по тебе соскучились, и Иришка. И даже Аннет, хоть и не признается никогда. А Модест Алексеевич расскажет тебе о новом проекте… Ха-ха-ха! Позволь тебя в щечку… Если бы ты знала, как ты меня одолжила! Милая Софи! Оревуар!
Выглянув в окно, Софи увидела, как Гриша подтягивает подпругу у чалой кобылки, Груша темным силуэтом мнется на дороге, а Оля в накинутом на полные плечи полушубке, размахивая руками, накоротке общается с глухонемым Мартыном, сует ему какой-то сверток, а он вроде бы угощает ее орехами…
«Скорей бы…» – подумалось Софи.
Когда смолкли голоса, конский топот, шаги Оли, Софи налила себе остывшего чаю, отщипнула сахару, помешала и долго смотрела, как растворяется на дне чашки прозрачная горка. Потом решительным жестом подтянула к себе конверт, разорвала. На сложенной вдоль четвертушке корявым подчерком было выведено всего несколько невозможных слов: