На протяжении следующих десяти лет Тревор и Зах из «Рисунков на Крови» живут в той же счастливой, отвратительной, идеальной любви. Рассказ написан для «Диско 2000» Сары Чемпион, и все события в нем (как и во всех рассказах этого сборника) происходят в последние сутки 1999 года. Уильям С. Берроуз умер через три дня после того, как я его дописал.
Той зимой каналы полностью замерзли. В лед впечатались все разновидности дерьма, либо брошенного туда, пока вода была еще в состоянии шоколадного пудинга, либо выжатого из нутра каналов сдвигами грязных глубин. Старые велосипеды, стулья со спинками из перекладин, унитазы, кто-то видел даже человеческую ногу (хотя последнюю вскоре выкорчевали и выбросили).
Сезон выдался холодным, но нам было так же тепло, как обычно. Даже если бы по сосудам у нас обоих не текла южная кровь, думаю, произведенных нами в общей сложности фрикций хватило бы, чтобы превзойти сотню летних деньков. Декабрьский Амстердам был для нас парой пустяков.
Мы с Тревором были вместе уже семь лет. Уехав из Штатов и избавившись от секретных служб, мы восемь месяцев ошивались в ямайской глуши, пока не выяснили, что большинство ямайцев далеко не так терпимо по отношению к геям, как наши друзья-владельцы марихуанных плантаций, и слегка поспешно уехали. Нам уже во второй раз приходилось сматываться по воздуху, и мы решили убедиться, что этого не повторится. На черном рынке в Буэнос-Айресе мы разжились американскими паспортами, поднялись на настоящий борт всамделишного самолета и оказались здесь, в краю спонсируемого искусства, легальных наркотиков и смехотворных количеств денег, доступных всякому, кто разбирается в компьютерах, типа меня.
Снова влиться в курс дела и наверстать упущенное за восемь месяцев жизни в Третьем Мире было нетрудно. Даже будь оно наоборот, я все равно на шаг опережал этих жокеев, потому что знал американские системы, как свои пять пальцев. Труднее оказалось выучить голландский. Он отнял у меня почти три месяца. Датчики в мозгу Тревора на голландский явно не настроены, но за арийский окрас, широкие плечи и слегка хиппарский вид его путают с амстердамцем, хоть все, что он способен выдать спустя без малого семь лет, и сводится к «Sprecht U Engels>[2]»?
Может, оттого, что мы никогда по-настоящему не «встречались», мы завели эту привычку ходить на «свидания». Тревор весь день сидел дома и рисовал, я где-нибудь копошился в машинах, а потом мы договаривались где-нибудь встретиться. В последний день 1999 года мы условились о встрече в кофейне «Тяжкое Зрелище» в квартале красных фонарей с нескрываемой целью зарядиться гашем и посмотреть, как беснуются толпы, вступая в новое тысячелетие. По винтовой лестнице я спустился в подвальное помещение, которое и представляло из себя «Тяжкое Зрелище» — сверкающие елочные шары, европейское МТВ по ящику — без звука, чтобы не заглушать рев стерео, витающий в воздухе сладкий дым и уже куча народу.