Хозяйка не обращала внимания на его горе и поведение старших, смотрела на Веру с осторожной надеждой.
– Может быть, деньжат хоть крошечку дадите? – робко спросила она. – Им на хлеб…
– А хозяин опять пропьет? – жестко спросила Вера.
– Да я ему не скажу!
– Щас! – усмехнулась Вера. – Вот что. Девочка у вас все одно помрет. Я ее забираю. Тебе за нее оставляю вот, десять рублей ассигнациями. Нынче же поезжай и купи на них муки, масла, крупы, продуктов каких. Иначе брат все отберет и останешься ни с чем. Поняла?
Женщина судорожно закивала, сжимая в кулаке деньги.
– Мужику скажи, что девочка умерла. Так лучше будет, а он и не хватится. Как ее звать?
– Да никак, – потупилась баба. – Все хотели свозить в Егорьевск или уж в Сорокино окрестить, да куда такую…
– Ладно, – Вера сумрачно улыбнулась. – Ежели тебе дело есть, то я ее Софьей назову.
– Хорошее имечко! – хозяйка подобострастно поклонилась и тут же закашлялась, прижимая к иссохшей груди сжатые кулаки.
Так сиротка Соня оказалась в доме Веры Михайловой. Почти три месяца она только ела и спала, и Вера даже не знала, какой у нее голос.
Потом, отогревшись и отъевшись, девочка обрела и голос, и вид нормального годовалого младенца, но самая ранняя история ее жизни, несомненно, навсегда наложила на ее характер свой отпечаток: Соня была пуглива, крайне осторожна ко всему новому, говорила и улыбалась только своим, хорошо знакомым людям. С прочими дичилась и пряталась под стол или под одеяло. Переодеть ее в новую одежду или уговорить попробовать новое блюдо стоило большого труда. Она любила играть со старыми, пусть даже поломанными игрушками, ела и пила всегда из одной и той же тарелки и чашки и впадала в молчаливую панику, если ей предлагали другую посуду. Играть ни с кем из детей, кроме Матюши, она не желала. Вера была крайне рада и удивлена, когда обнаружилось, что Соня легко и спокойно приняла остяка Алешу. Чем-то это Сонино решение поддержало и саму Веру.
Как уже говорилось, от Сони не скрывали, что ее родная мать умерла, а Вера Михайлова из милости взяла сиротку к себе в дом. Никакой разницы между обоими детьми ни Вера, ни Алеша не делали, и дети это видели и понимали. Когда Соня научилась говорить, она стала называть приемных родителей – мама Вера и папа Лёка. Оба не возражали. Матвей, который заговорил позже, с самого начала называл их также.
Соне исполнилось четыре года, когда к Вере, выбрав время, когда Алеши и прислуги не было дома, явился родной отец девочки.
– Я знаю, что у тебя живет моя дочь! – заявил он.
Вера демонстративно поморщилась от отвратительного запаха, который исходил от мужчины.