- Откройте дверь!
- Будете через окно входить?
- Откройте! Открывайте!
- Хозяев дома нет. Без них я никого не пущу. А тех, кто ломится в окно, тем более.
- Откройте дверь!
- Еще чего! Кто вы такой?
- Говорят вам, откройте!
- Кто вы?
Он медленно, как бы нехотя, лезет во внутренний карман своего черного пиджака. Достал красную книжечку и показывает мне ее лицевой стороной. И я читаю золотом на красном фоне под золотым гербом: Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. "Ну вот и началось!" мелькнуло у меня.
[И опять лагерь... Сост.]
Меня вызывают в штаб к начальнику лагеря для "знакомства".
- Как вас сюда направили с таким сроком? - недоумевает он.
- Мне не объясняли и у меня не спрашивали.
- Год сроку, да пока доехал, остается всего семь месяцев!
Начальник просматривает мои бумаги и натыкается на медицинскую справку об ограничениях в труде:
- И зачем присылают таких! Мне волы нужны, у меня лесоповал. Куда я вас поставлю?
Я молчу. К начальнику из угла подходит офицер и что-то шепчет, низко наклонившись над самым столом. Начальник слушает внимательно, посматривая на меня с любопытством.
Больше не задавал он мне вопросов.
В этот же день состоялось еще одно знакомство - с кумом, старшим лейтенантом Антоновым. Кум зовет - иди, не моги отказаться. Разговор был тягучий, противный и угрожающий. "Ты не надейся, Марченко, здесь отсидеться. Тебе сидеть да сидеть, сгниешь в лагере. От меня на свободу не выйдешь, если не одумаешься. Здесь не Москва, помни!.." - и тому подобное. Я сказал:
- Вы мне прямо скажите, что вам от меня надо?
- Я прямо и говорю. Не понимаешь? Думай, думай, пока время есть. А надумаешь - приходи. Вместе напишем, я помогу.
- Что я хотел, то без вас написал.
- Смотри, Марченко, пожалеешь.
Через неделю после прибытия меня вызвали в штаб, и прокурор из Перми Камаев предъявил мне две казенные бумаги: по ходатайству Антонова, ныробского кума, против меня возбуждено уголовное дело по статье 190-1; вторая бумага - постановление об аресте, о взятии меня под стражу. Как будто я и так в зоне не под стражей! Нет - теперь меня будут держать в следственной камере при карцере.
Ну, так: Антонов слов на ветер не бросает!
Первое, что я сделал, - заявил и устно, и письменно, что Антонов намеренно сфабриковал дело, что он обещал мне это еще в первый же день в Ныробе.
- Марченко, подумайте, что вы говорите! - Камаев старается держаться "интеллигентно", разъясняет, опровергает меня без окриков. Он прокурор, он объективен, он не из лагеря, а "со стороны". Это человек лет тридцати-тридцати пяти, аккуратный, белозубый, приветливый, его даже шокирует моя враждебность.