У меня там осталось сердце — вот в чем дело, я буду скучать по тем местам, — так расшифровал Алекс психологическую загадку и успокоился.
…Совсем к вечеру к Алексу наведался каюр. Он сообщил, что довез Иванова до самой долины.
— Спасибо, — сказал Алекс.
Но каюр не уходил, смущенно переминался на пороге.
Тогда Алекс налил ему, каюр улыбнулся и выпил. И потом уже рассказал, что погода там хорошая, не дует, снег хороший, спокойно в долине, волноваться не надо, начальник быстро идет на лыжах, на полярной станции будет скоро.
Проводив каюра, Алекс Мурман сел писать письмо домой. Он понимал всю бессмысленность этой затеи — ведь письмо раньше него не улетит, но его утешала мысль, что если он и не попадет на ближайшие рейсы, то сможет хота бы передать письмо тем, кто улетит раньше, а там уж пусть письмо бросят в любой почтовый ящик.
Обычно он письма писал очень редко, отделываясь радиограммами. Дома к этому уже привыкли. И сейчас, сидя за длинным посланием, представлял себе, как обрадуются старики, узнав, что вот-вот их сын заявится домой самолично. Старики представляют его в унтах, малахае и шубе, совсем как на фотографии, присланной три года назад, а он появится просто и без шума, на такси, в сером плаще и шляпе.
В предвкушении всего этого Алекс закрыл глаза и откинулся на подушки тахты.
«…Пять лет я все время вижу вокруг себя снег, заканчивалось его письмо, — и я уже забыл, что после зимы бывает лето…»
6
Рано утром Мурман был уже на связи. Иванов отстучал ему «все в порядке», передал от всех «общий привет», и успокоенный Алекс пошел домой будить Кащеева на завтрак.
По дороге повстречался ему Мэчинкы — старик волочил, по снегу нерпу. Был он в полной охотничьей амуниции, знать, подстерегал нерпу в засаде на припайном льду. И вот с утра — удача.
— Хорошая нерпа! — поздоровался Алекс.
— Ии… — молодая! — старик остановился, сбросил с плеча лахтачий ремень, привязанный к нерпе, отдышался. Алекс угостил его сигаретой. Закурили.
— Мальчиков там… я видел, — улыбнулся старик.
— Капитан?! Где?
Мэчинкы махнул в сторону моря.
Но сколько ни всматривался в горизонт Алекс, так ничего и не увидел.
…Старик протянул ему бинокль.
Льды были только у берега, а океан — чист. И там у горизонта на неторопливых волнах покачивалось суденышко колхозного капитана.
— Тяжело идет, — сказал Алекс.
— Ръев![2] — засмеялся Мэчинкы. — Пойду, всем скажу…
Алекс тоже заспешил к Кащееву с новостью.
— Ну, ну, — выслушал его Иван Иванович, он уже сидел за чаем.
— Сейчас весь поселок выйдет на берег.
Он торопливо допил чай и выскочил на улицу.