Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов (Каммингс) - страница 14

по-английски — «Эй» как в неопределенном артикле а, «ми» как в личном местоимении те: с ударением на те. Если всмотреться в графическую форму слова, можно увидеть в ней спрятанные Me, I и еще раз I. ME при этом можно трактовать как «перевернутое» с ног на голову WE. Противопоставление себя как поэта-индивидуалиста советской политической системе, в которой оказался автор-повествователь, концептуализируется и обыгрывается множеством лингвистических способов в тексте «ЭЙМИ». Например, в таких гибридах-местоимениях, как Ime, nonself, unI, unhe, selfhehim, selvesour и т.п. А в словоформе IweK зашифровывается начальная буква фамилии автора, который вместе со своим Я защищается от коллективного МЫ советского строя[18]. Подобной же местоименной кодировке подвергается и аббревиатура USSR. Каммингс намекает на то, что советские люди не говорят от себя, от своего Я, а только МЫ, ТЫ, или ОН, ОНИ. Отсюда высвечивание в USSR именно You (es es) are, т.e. «Вы (ты) есть» (англ.) и «он (оно) есть» (нем.) в отличие от «Я есмь»[19]. Конфликт между единоличным самоутверждением художника и безличным «приказывающим» и «указывающим место» обществом станет центральной осью добра и зла советской эпопеи Каммингса.

Эль Лисицкий. USSR. Обложка и титульный лист каталога советского павильона на Кельнской полиграфической выставке 1928 г.

Уже с момента публикации «ЭЙМИ» критики оказывались в недоумении, как определить жанр произведения. Характерно, что первое издание 1933 года не носило подзаголовка, отсылающего к Советской России. Даже издатель затруднялся подобрать жанровое обозначение книги своего автора. Как видно из приведенной выше аннотации, текст лишь при первом, поверхностном взгляде может быть распознан как «путевой дневник». В сущности же, его стоит воспринимать как «эпическое» повествование. Неизвестно, был ли сам Каммингс автором этой заметки на обложке, но его собственное отношение к своему тексту нельзя назвать однозначным. С одной стороны, как следует из черновых записей, сопровождавших работу над рукописью, он дистанцируется от всякого рода «писательства» журналистского толка («journalism and writing»), считая любое его проявление идеологическим и пропагандистским: «ничто не может быть менее похоже на то, что большинство людей принимает за “писательство”, нежели эйми»[20]. Стало быть, он не желает, чтобы его сочинение рассматривали в русле публицистического жанра «возвращения из СССР», о котором пишет М. Рыклин[21]. Образцы такого жанра наводняли современную ему литературу, будь то «Русские дневники» его соотечественников Т. Драйзера и Дж. Дос Пассоса или, к примеру, такие более поздние отчеты о поездках в СССР, как «Московский дневник» Вальтера Беньямина, «Возвращение из СССР» Андре Жида или «Советский коммунизм: новая цивилизация?» английской писательницы Беатрис Вебб. Вне зависимости от приятия или неприятия ситуации в Советской России, Каммингса не удовлетворил бы мемуарно-репортерский стиль таких писаний. Как поэту и художнику, ему гораздо важнее художественная ценность любых переживаний и впечатлений.