Вернее, заканчивала. Начинала петь Черноголовка с самого раннего утра, едва стряхнув с себя ночную дрему. И пела весь день до захода солнца. Пела, весело разыскивая маленьких червячков-гусениц для подруги: подруга ее сидела в гнезде, терпеливо высиживала птенцов. Пела, деловито перепархивая с дерева на дерево. Пела, прыгая по земле или усевшись отдохнуть на минутку на ветке.
Но днем старик ее песен не слышал: ведь утром и днем так много разных голосов, криков и шумов в саду и в лесу, а у Черноголовки не такая уж сильная песня. Да и думал старик о другом с утра. Каждое утро он брал плоский ящик, шел на берег озера и садился писать акварельные этюды. Старик был художником. Он постигал мир глазами. И, погруженный в свою работу, переставал слышать звуки.
А вечером работа заканчивалась. Надо было дать отдых натруженным глазам. Старик закрывал их – и ему тогда становилась слышна песня веселой Черноголовки.
У Черноголовки всего и была одна песенка. Но пела она ее часто, иногда меняя в ней некоторые ноты. Голос Черноголовки был чистый, звучный и напоминал маленькую флейту. Он то выводил нежную, замирающую к концу мелодию, то прищелкивал и трещал по-дроздиному, то шаловливо передразнивал голоса других птиц.
От этой песенки старику становилось хорошо на душе, немножко грустно и как-то особенно уютно.
Старик всю жизнь прожил один, и уюта ему больше всего не хватало в жизни.
Раз, когда он сидел так, вслушиваясь в звуки невидимой маленькой флейты, товарищ его – старый черный кот – бесшумно соскочил с крыльца, перебежал дворик и исчез в кустах.
Старик ничего не заметил. Закрыв глаза, он тихонько посапывал трубкой. Он думал, что его черный друг, как всегда, сидит с ним рядом.
Вдруг песня оборвалась жалким писком.
Старик открыл глаза, вынул трубку изо рта, с тревогой повернул ухо к елушкам.
Прошла минута, другая, третья. Нет, Черноголовка не пела больше.
Начинало темнеть. Ни шороха не доносилось из сада.
Вдруг черная хвостатая тень скачками бесшумно пронеслась от кустов к избе. Старик успел различить кота и в зубах у него – маленькую растерзанную птичку.
Старик сердито засопел трубкой. Он вдруг почувствовал себя совсем одиноким в диком, заброшенном саду.
До полной темноты сидел он на крылечке, молчаливый и расстроенный.
И ночью, когда лег в постель, и кот, по обыкновению, вспрыгнул к нему на кровать, старик спихнул его ногой на пол и сказал:
– Ты зверь. У тебя нет сердца.
Потом подумал, вылез, кряхтя, из постели и привязал кота на веревку к ножке кровати.
* * *
Утром, как всегда, старик взял ящик с красками и побрел на берег озера.