Так встретил Аскыр первую весну своей жизни. Пришла пора искать себе подругу. Он целыми днями рыскал по тайге, бился со всеми встречными соболями и бегал за всеми молодыми соболюшками. С первым теплом повылезло из-под снега спавшее зимой зверье, начали возвращаться птицы. Тайга с каждым днем оживлялась, дичи попадалось вволю. Теперь не слышно стало выстрелов. Аскыр был сыт и счастлив.
А Степан с семьей к весне дожевал последний свой кусок хлеба. Ему ничего не оставалось больше, как поступить в работники к богатому кержаку.
Так он и сделал.
Чернее дегтя густая темь сентябрьской ночи. Хоть глаз коли, не разглядишь близких гор, темной тайги на склонах, маленькой кержацкой деревушки в сырой низине.
Спят ночью кержаки, наглухо «закутав» окна ставнями, задвинув крепкие засовы на дверях. Тайга кругом, в тайге – зверя сила. Смелеет ночью зверь, вылезает из чащи, к самому подходит пряслу[6] и глядит: все ли спят; нельзя ли, просунув в дыру косматую лапу, когтями рвануть чего-нибудь?
Все убрались по домам, все спят. В одной только избе сквозь щели ставен – свет.
В просторной и чистой горнице собралось пять кержаков.
Один в домотканой рубахе без пояса. Он еще недавно был старшим в артели. У него седая борода и темные, клочьями шерсти нависшие брови. Он сидит, обеими руками грузно опершись на лавку, широкий и коренастый, как пень столетней пихты.
Остальные четверо в грубых шабурах[7], подпоясанных узкими ремнями. На ногах бродни[8] с голяшками выше колен. Все они вооружены: на ремнях – длинные ножи в прямых деревянных ножнах, в руках – ружья. Они стоят и молча ждут.
Старик приподнялся с лавки, повернулся лицом к образам, прочитал молитву. С темных икон угрюмо глядели на него черноликие кержацкие боги.
– Ну, с Богом! – молвил старик, тяжело опускаясь на лавку. – Ступайте, женщин покричите – припасы донести поможут.
И пока в горнице бабы собирали мужей в путь, он подозвал молодого охотника и начал строго:
– Ты, паря Степша, гляди ж, не выдай! Отдал я тебе и Пестрю, и винтовку. Так и спросится с тебя. Смотри! У старших ума набирайся.
Степан покорно слушал старика. Он не мог еще опомниться от привалившего ему счастья: наконец кержаки взяли его в свою артель!
Вышло это неожиданно. Весной Степан нанялся работником к тогдашнему старшему артели, к старику. Чтоб взяли его в артель, нечего было и речь заводить.
Но под осень со стариком случился припадок. Руки и ноги совсем было отнялись. Напрасно его парили в бане и окатывали студеной водой: ему становилось все хуже. Старик совсем собрался было помирать, но оправился. Силы опять вернулись к нему. Но об охоте нечего было уж думать. Поддалось здоровье. Старик с трудом двигался, в груди у него что-то будто лопнуло, дыхание вырывалось с хрипом и свистом.