И все это нужно, и все это страшно важно, все это действительно имеет громадное, мировое значение, и человечество действительно уже многое на пути этом сделало – и все это для того, чтобы, извините за выражение, стукнуться об стену лбом.
Вы недоумеваете? Да, я благоговею перед наукой за то, что она ощупает все до конца и скажет: все это очень просто, все это «комбинация атомов». Я обожаю философию за то, что она причудливейшими изворотами ума наконец все испробует и скажет: ум наш – самая несовершенная машина из всех существующих. А перед искусством я благоговею потому, что оно отразит все это в громадной, душу потрясающей картине и всем сразу передаст то отчаяние, которое переживут немногие.
И тогда… тогда весь мир упрется в стену. Уж никаких вопросов не останется, и для последнего ребеночка станет ясно, что дальше стена.
Вот то новое – то, что с небывалой силой начинало меня мучить и заключалось в ощущении этой стены. Всюду, в каждом ничтожном явлении, я чувствовал ее близость. Первое время, я должен признаться, меня занимало это новое чувство. Мне доставляло какое-то ребяческое удовольствие видеть, как двое каких-нибудь прохожих спорили, горячась и жестикулируя. Мне казалось: вот, вот сейчас они обязательно упрутся в стену и, растерянные, жалкие, опустив руки, будут смотреть друг другу в глаза, не в силах выговорить ни слова…
На публичных лекциях, когда какой-нибудь ученый муж с взъерошенными волосами и развязными движениями говорил с нахальной смелостью: «Господа, в этом явлении нет ничего необычайного – это просто гипнотизм…», я чувствовал, что он вот-вот упрется в стену и, вместо того чтобы продолжать лекцию, жалко улыбнется и как виноватый скажет: «Господа, как же это?…»
Когда я получал толстые журналы и начинал читать озабоченно-деловитые статьи о том, сколько масла было вывезено в Англию за 19** год, для меня не подлежало никакому сомнению, что насчет масла – это «так себе», а самое важное, что даже неприлично в журнале писать, да и чего автор, может быть, сам еще не сознает, самое важное – это то, что еще немного, еще маленькое усилие, и он достанет наконец лбом так долго желанную стену…
И я был доволен. Меня занимало, что за пестрым калейдоскопом жизни я вижу неподвижную, мрачную стену, к которой все так стремительно несутся.
Но очень быстро эта постоянная стена перед глазами, каждое движение собой сопровождающая, начала мучить и самого давить своей тяжестью. Хотелось хоть на миг освободиться от нее. Но напрасно: стена выплывала, как привидение, решительно из каждой мелочи, и от нее веяло на меня духом Антихриста.