– Боже мой, ты просто копия своей мамы! – воскликнул Грим, уставившись на Машеньку.
– Какая грубая лесть! – отмахнулась Машенька. – Маме здесь тридцать лет, а я пенсионерка. Что, такая я хуже?
– Лучше! Ты лучше! – пылко сказал Грим. – Ты не пенсионерка, ты… графиня!
– Тьфу! – опять фыркнула Машенька. – Что-то заклинило тебя на этом графстве! Вот, смотри, а это мой папа…
Грим увидел портрет полковника КГБ… Задумался. Осторожно произнес:
– Граф, он же и полковник КГБ… Надо же, какой поворот.
– Да-a, это история для нас с мамой загадочная и печальная. – Машенька погладила ладонью портрет отца. – Мы с мамой не знали, что он полковник КГБ. Для нас папа был доктор исторических наук, работал замдиректора в НИИ истории и этнографии. Он часто и надолго уезжал, говорил, что в какие-то экспедиции. А потом нам сказали, что он был резидентом в Европе, работал с русской эмиграцией. Там его раскрыли и убили. Какой-то внук казачьего атамана папу застрелил. К нам генерал приезжал, всё рассказал, привез папины ордена, спрашивал, не надо ли нам чего. И подписку с нас взял о неразглашении, её срок кончился только в прошлом году…
– Да-а. А с мамой что?
– О-ох, – вздохнула Машенька. – Это вообще был такой кошмар… Мама как-то странно отреагировала на эту историю, она на папу, представь себе, обиделась. Всё возмущалась, терзала меня, мол, почему он её обманывал, спрашивала, как я думаю, была ли у него там женщина, а может там у него и дети были. Потом она начала ходить в КГБ с этими вопросами, кричала там, плакала, требовала раскрыть всё. Угрожала им, что, мол, в газету пойдет. И пошла, рассказала там, что она жена кэгэбэшного разведчика, которого убили в Париже, представляешь!?
Из редакции сразу позвонили в КГБ, те приехали и увезли маму в психушку. Мне сказали, чтобы я не волновалась, мол, ничего страшного, просто у мамы психическое расстройство, и ей надо подлечиться. Сказали, что через неделю я могу её навестить, а пока ходить не надо, у мамы сейчас обострение. Я и не пошла. А она там ровно через неделю умерла. Так они её сами похоронили, быстро, вроде как тайком от всех. Меня только к гробу уже на кладбище привезли, показали и закопали… Мне сказали, что подписка о неразглашении на меня тоже распространяется и продолжает действовать. Вроде как дали понять, чтобы я помалкивала…
Она замолчала. Грим, впечатленный услышанным, сидел, нахмурившись. Так, прижавшись плечами друг к другу, они долго молча смотрели в окно, в синюю ночь, в которой самозабвенно перекликались трелями счастливые соловьи…