том, десятки лиц с неприязнью глядели на столпившихся в тамбуре пассажиров, руки сжимались в кулаки, подрагивали сердца.
– Скорее, – крикнула полная женщина с двумя сумками в руках.
– Успеете, сядете, – сказала Анюта, выносимая из поезда людским потоком.
Две живые реки пересеклись, матюгаясь. Одна река последовала прочь от платформы, другая – погрузилась в электричку.
– Следующая остановка – Балабаново.
Нагретый на солнце, перегруженный горячими телами поезд стукнул колесами, загудел и рванул, отделяясь от платформы.
– Как селедок, – поведя плечом, сказала Анюта. – И так до самой Москвы.
Андрей кивнул. Толпа увлекла их к автобусной остановке. Люди брали штурмом единственный красный автобус: к желтой стае маршруток пока не подходил никто, напрасно надрывали голоса зазывалы: «Тринадцатый маршрут», «По Ленина». Вот автобус, проседая, отчалил, и тогда стали заполняться маршрутки – в основном, молодежью: экономные старики будут ждать другого автобуса.
– Погоди, – Анюта схватила Андрея за руку, – пусть разъезжаются.
Они протиснулись к лавкам, на некоторых спали загорелые дочерна бомжи. Воняло мочой и семечками. В пивном ларьке маялась от жары продавщица.
– Пива хочешь?
– Можно.
Анюта купила две бутылки «Багбира» и фисташки. Попросила продавщицу открыть пиво; та с недовольной миной выполнила просьбу.
– Надо же, пиво уже полтинник стоит, – проворчала Анюта, подавая одну бутылку Андрею. – Фисташки будешь?
– Нет, спасибо.
Андрей жадно хлебнул из бутылки – белая пена брызнула на плащ.
– Почему ты таскаешь плащ в такую жарынь? – без особого интереса спросила Анюта, хруста фисташками. Бутылку она поставила на скамью, прямо рядом с пыльной подошвой спящего бомжа. Ее большие груди выглядывали из-под розовой майки: казалось, Анюта стоит на людях полуголая.
– Не знаю, – пожал плечами Андрей.
– Ну, так сними.
Он снял плащ, перекинул через локоть, оказавшись в белой рубашке с короткими рукавами. Руки у него были тонкие, жилистые, покрытые черными волосками.
– Какая духотища, – проговорила Анюта, щурясь на солнце.
Андрей допил пиво, опустил бутылку в урну.
– Уже выдул? – подивилась Анюта и потянулась к своей бутылке. Бомж во сне дрыгнул ногой, бутылка упала. Она не разбилась, а покатилась под лавку, гремя и орошая асфальт пятидесятирублевым пивом. Бомж, словно младенец, зачмокал во сне раздутыми потрескавшимися губами.
– Козел, – зло сказала Анюта. – Бомжара чертов.
Народ рассосался; подошел пустой автобус. Андрей и Анюта вошли в жаркий салон, пахнущий пылью и потом, опустились на кресла с торчащей из дыр желтой поролоновой набивкой.