– Но писать-то ты не разучилась.
Чем больше он старался подбодрить ее, тем сильнее Барри падала духом.
– Никто, ни одна живая душа, даже самые анонимные «источники» не хотят иметь со мной дела. Да что там журналистика – держу пари, меня не возьмут даже мыть туалеты! Причем, не только в этом городе, но и в стране. – Она тяжело вздохнула. – Знаешь, большая часть того, что я сегодня сказала, было правдой. Я действительно хочу вернуть свою жизнь. Я скучаю по Кронкайту. По своему дому. Пусть это был не Белый дом, зато мой собственный! Мне не хватает работы, всей этой запарки и суеты, когда меня дергали, требуя готовый материал, удовлетворения, которое я испытывала, зная, что репортаж получился стоящий. И да простит меня бог, но, кажется, я даже начинаю скучать по Хови.
Грей вопросительно покосился на нее.
– Похоже, у тебя острый приступ жалости к себе.
– А с тобой никогда такого не бывает? Неужели ты не скучаешь по ранчо, по лошадям, по своему драгоценному одиночеству, наконец? Не жалеешь, что я тогда свалилась тебе на голову со своими проблемами?
– Какой смысл, если все равно ничего уже не изменишь? Конечно, я удалился от дел, подал в отставку и все такое, однако я был уверен, что это не навсегда. Даже готовился к этому, только не знал, как и когда это произойдет. Толчком ко всему стала смерть маленького Роберта Раштона Меррита. Кто мог такое предвидеть? Никто, конечно. Впрочем, кто из нас заранее может сказать, что случится в следующую минуту? – Он дернул плечом. – Я просто привык принимать жизнь такой, какая она есть, и не оглядываться на прошлое.
– Господи боже мой, что ты за человек! Робот какой-то, честное слово. Окружил себя какой-то броней и радуешься. Небось и чувствовать разучился!
Голос у Барри сорвался, и она умолкла, боясь расплакаться. Какой же дурой она себя чувствовала, что кинулась звонить какой-то чокнутой заключенной! Конечно, она злилась, а кто бы ни злился на ее месте, ведь им так и не удалось проникнуть за завесу окружавшей Ванессу тайны. Все, что они знали, так это то, что ее, возможно, уже нет в живых. Барри окончательно прониклась убеждением, что Меррит спит и видит, как бы поскорее овдоветь. И чем дольше она медлит, тем ближе он к своей цели.
И, разумеется, она беспокоилась за Дэйли, поскольку с каждым днем тот выглядел все хуже и хуже. Конечно, Дэйли храбрился, но Барри видела, что он угасает. Его врач давно уже предупредил, что надежды на выздоровление нет. Болезнь перешла в ту стадию, когда даже самое современное лечение уже не могло ему помочь, а лишь ухудшить его состояние.