- Ты меня действительно не понимаешь или не хочешь понимать? - спросил Рубцов. - Если ты не понимаешь, то я тебе объясню попроще, подоступней. Евгении уже девятнадцать лет, я делаю все возможное, чтобы контролировать ее поведение, но я не в состоянии быть рядом с ней двадцать четыре часа в сутки. И вот выясняется, что в тот момент, когда меня не было рядом, она познакомилась с каким-то странным типом, который теперь пишет ей странные письма с более чем странными признаниями. Более того, он утверждает, что никому не позволит говорить о ней плохо. Кто это, хотел бы я знать, плохо отзывается о моей дочери? Что это за круг общения, о котором я ничего не знаю? Евгения уверяет, что не понимает, о чем идет речь, и из этого могут быть только два вывода: либо она лжет, либо у автора этих писем не все в порядке с головой. Я слишком хорошо знаю свою дочь, чтобы допустить, что она может так лгать. Я уверен, что ее поклонник - сумасшедший, потому что только сумасшедшие могут сегодня, в конце двадцатого века, писать письма практически незнакомой девушке. Он знает, где живет моя дочь, и где гарантия, что он не захочет сблизиться с ней? Где эта гарантия, я тебя, Вася, спрашиваю? И я не хочу сутки напролет проводить в тревоге, опасаясь, что Евгения может стать жертвой маньяка. Я пытался поговорить с ней, вразумить, напугать, но она и слышать ничего не хочет, она не верит в то, что этот парень - псих, она полна дурацких романтических мечтаний и идиотских представлений о большой любви. Она не станет проявлять осторожность, если снова встретит его на улице. Поэтому я хочу, чтобы ты его нашел и убрал куда-нибудь подальше, в тюрьму, например. Я ясно объясняю?
- Вполне, - буркнул Сурин, - как для полных идиотов.
- Для полных идиотов я объясняю по-другому, - надменно улыбнулся Рубцов. - А для тебя персонально добавлю еще кое-что на тот случай, если ты не хочешь меня понимать. Ты, Васенька, всегда должен стремиться к тому, чтобы понимать меня как можно лучше. Это в твоих интересах, и я буду очень удивлен, если вдруг окажется, что ты этого не знаешь. Но ведь ты это знаешь, правда?
- Знаю, - процедил сквозь зубы Сурин, не поднимая глаз от отбивной, которая еще десять минут назад источала такой аппетитный аромат, а теперь казалась просто тошнотворной. - Давай письма, я подумаю, что можно с ними сделать.
Рубцов протянул ему плотный белый конверт.
- Ты не подумаешь, Васенька, что можно сделать, а сделаешь все, что можно. Найди человечка, который займется этим, я оплачу его работу. Только человечек должен быть толковым и достойным доверия.