«Милый Ливень, – говорилось в записке, – простите, что я в тот вечер удрала как ошалелая, сама не знаю, что на меня нашло. Наверное, издергалась, уж очень трудный выдался день. Пожалуйста, извините, я себя показала совершенной балдой. Мне совестно, что я подняла столько шуму из-за пустяка. Подозреваю, что и вы в тот день были не в себе, отсюда признание в любви и прочее. Так вот, вы меня простите, и я вас тоже прощаю. Пожалуйста, останемся друзьями. Даже думать не могу, чтобы нам с вами рассориться. Когда будете в Лондоне, приходите ко мне ужинать, и мы заключим самый настоящий мирный договор».
Подпись, как всегда, просто «Джастина». Никаких нежных слов – они у нее не в обычае. Сдвинув брови, Лион вчитывался в бесхитростные небрежные строки, словно пытался сквозь них разглядеть, что было у нее на уме, когда она их писала. Безусловно, это – предложение дружбы, но только ли? А что еще? Со вздохом он поневоле себе признался – всего вероятнее, почти ничего. Он отчаянно ее напугал; она хочет сохранить его дружбу, стало быть, он немало для нее значит, но очень, очень сомнительно, чтобы она по-настоящему понимала, что у нее к нему за чувство. Ведь теперь она уже знает: он ее любит; если б она в себе разобралась, поняла, что и сама его любит, она бы так прямо и написала. Однако почему же она не поехала с Дэном в Грецию, а вернулась в Лондон? Не надо бы обманываться надеждой, что это из-за него… но, наперекор опасениям, надежда становилась все радужнее, настроение настолько поднялось, что Лион вызвал секретаршу. Десять утра по Гринвичу, в этот час всего вернее можно застать Джастину дома.
– Соедините меня с лондонской квартирой мисс О’Нил, – распорядился он и несколько секунд ждал, брови сошлись над переносьем в одну резкую черту.
– Ливень! – В голосе Джастины откровенная радость. – Получили мое письмо?
– Только что.
Чуть помолчала, спросила:
– И вы скоро придете поужинать со мной?
– Я буду в Англии в ближайшую пятницу и в субботу. Даю вам слишком короткий срок?
– Нет, если вас устраивает субботний вечер. Пятница отпадает, я репетирую Дездемону.
– Дездемону?
– Ну да, вы же ничего не знаете! Клайд написал мне в Рим и предложил сыграть. В роли Отелло Марк Симпсон, ставит сам Клайд. Чудесно, правда? Я первым же самолетом вернулась в Лондон.
Он прикрыл глаза рукой – спасибо, секретарша у себя, в приемной перед его кабинетом, и не видит его лица.
– Джастина, herzchen, это просто замечательная новость. – Он постарался, чтобы голос его прозвучал восторженно. – А я удивлялся, что привело вас обратно в Лондон.