— Наверняка это бесполезно, — сказала Шаннон, представляя, как будет выглядеть с куском мяса на лице.
— Ну, может быть, это и бабушкины сказки, но я всегда этим пользуюсь, как и горчичниками при простуде. — Мэтти откинула назад волосы Шаннон. — Как тебе хорошо распущенные волосы. Почему ты их всегда заплетаешь в косу? Это чересчур строго.
— Жаль, папа не разрешает мне их обрезать. — Шаннон вздохнула, и Мэтти вспомнила, что у Брендана есть свои твердые представления относительно воспитания дочерей.
Вскоре после того, как Мэтти ушла, Шаннон услышала за дверью шаги, и ее сердце забилось чаще. Может быть, это возвращается Зан? Но в дверном проеме показалась высокая фигура ее отца.
— Ну-ну, значит, миледи ведет прием? И прямо в постели — ни больше, ни меньше, — поддразнил Брендан.
Шаннон машинально попыталась по голосу отца определить, не пьян ли он. Поняв, что Брендан трезв и находится в хорошем настроении, она успокоилась.
— Ну, как обстоят дела? Мэтти обходится с тобой как с королевой, это уж точно.
Поставив стул к кровати, Брендан с притворной суровостью взглянул на дочь, но, когда заметил ее нездоровый вид, забеспокоился.
— Тебе больно? — прошептал он, взяв ее за руку. Казалось, что от такого проявления нежности он чувствует себя неловко.
— Пока лежу спокойно, все в порядке. — Шаннон отметила, что отец не стал тратить время на то, чтобы снять ботинки или сменить рубашку. Он пришел сюда прямо из загона, где каждый день осматривал и взвешивал целое стадо овец, подчиняясь жесткому ритму жизни обитателей фермы.
Брендана отличала суровая красота, которую он передал Шаннон в более утонченном виде. От кельтских предков он унаследовал густые темные брови над сверкающими голубыми глазами. Под безжалостными лучами солнца его кожа приобрела красно-коричневый оттенок. В сорок пять лет пламя страсти горело в нем уже не так ярко, как раньше. Тем не менее озорная улыбка, которая после чересчур обильных возлияний рисковала превратиться в злобную, все еще вызывала восхищение у женщин, а приподнятая бровь заставляла женское сердце биться чаще.
Трудно поверить, думала Шаннон, что человек, который сейчас так мягко с ней разговаривает, может в пьяной ярости ломать стулья об пол. И хотя его гнев, казалось, был направлен не против отдельных личностей, а против окружающего мира в целом, Керри и Шаннон всегда чувствовали нависающую над ними угрозу — как будто рядом с ними прятался хищный зверь.
Брендан рассказывал о том, как прошел день, и все сильнее ощущал, как его тревожит здоровье дочери. Невольно перед его глазами вновь ожила Франсуаза. Никогда еще Шаннон, лежащая сейчас на белых подушках, не была так похожа на свою мать. Непослушные темные пряди обрамляли маленькую, красивую голову, тонкие руки лежали на одеяле. На Брендана нахлынули воспоминания о самой сильной страсти в его жизни. Ни одна женщина не возбуждала его так, как Франсуаза, а теперь прошлое, казалось, ожило, воплотившись в Шаннон. Брендан нечасто думал о Франсуазе, а когда думал, топил воспоминание в алкоголе.