Шаннон кивнула. Пелена перед глазами постепенно прояснялась, она могла уже различать обстановку комнаты, мебель, обитую ситцем в кремовую и зеленую полоску, напоминавшим акварельный рисунок. Тяжелые шторы закрывали окна, и лишь с трудом можно было разглядеть часы на каминной доске, которые как раз начали бить. От малейшего движения голова Шаннон снова начинала кружиться.
— Я думаю, ты на время потеряла сознание, — сказала Мэтти. — Тебе очень повезло, — проворчала она, устраиваясь на стуле у кровати. — Доктор Уоткинс говорит, ты должна неподвижно лежать сорок восемь часов или даже больше, в зависимости от твоего самочувствия. Он приедет сюда, как только сможет.
— Я испортила Чарли возвращение домой, — слабым голосом сказала Шаннон.
— Это был несчастный случай. И хватит об этом. Надо не переживать, а просто лежать спокойно. Боюсь, что из-за сотрясения мозга ты пока не сможешь есть, но к вечеру скушаешь бифштекс.
Окруженная столь непривычным комфортом, Шаннон очень быстро успокоилась. Она уже засыпала, когда воспоминание о голосе Зана Фитцгерберта заставило ее снова проснуться. Его английский акцент напоминал о волшебном мире, занимавшем ее воображение с тех пор, как Шаннон стала просматривать приходящие из Англии журналы, которые выписывала Мэтти. Пытаясь вспомнить этот голос, Шаннон открыла глаза и обнаружила, что на нее смотрят серьезные синие глаза.
После происшедшего Керри забрела в маленькую деревянную часовню, находившуюся за садами. Вспомнила, как, вернувшись с лошадьми на конюшню, она нервно ходила взад-вперед, ожидая Боба. Когда тот появился, Керри, голодная и несчастная, как раз чистила Великолепного. Наказание было скорым и унизительным. Боб резким тоном сказал, что ей до конца недели запрещается ездить на лошади, а после школы она будет чистить конюшню. При Бобе Керри стоически удержалась от слез, но сейчас, горько рыдая, лежала на могильной плите. Лишить ее лошади, даже на неделю, было худшим из наказаний, которые только мог придумать Боб. Это было даже хуже, чем побои, которые она, несомненно, получит от своего отца, когда тот вернется домой на закате. Прижавшись лицом к бурой траве, Керри дала волю ярости — ей казалось несправедливым быть наказанной из-за неосторожности Шаннон. Позор, который Керри испытала перед Чарли и Заном Фитцгербертом, просто невыносим. Теперь она никогда не сможет появиться у них на глазах. Перевернувшись на спину, Керри устремила мрачный взгляд на ослепительно голубое небо. В этот момент внимательный лорд Фитцгерберт, наверно, кормит с ложечки бледную, прекрасную Шаннон. Керри почувствовала, как при мысли об этом все внутри сжалось от ревности. Керри в бешенстве вскочила и, набрав горсть камней, с силой швырнула их в дерево. Стайка потревоженных птиц взмыла в воздух.