— Ты ее что, видел?
— Не, сам не видел. Но восьмая застава два месяца назад долго отстреливалась от каких-то упырей снаружи. Шестерых наших положили, так их СБ упаковала потом в черные мешочки и увезла. Семьям только по открытке выдали.
Герман вернул фляжку.
— Это могли быть и китайцы, — сказал он. — До войны в той стороне были сплошь их деревни. Может, и сейчас живут.
— Хрен знает. Может, и китайцы. Только парни говорят, они прямо по полям шли. Это я не знаю, каким китайцем надо быть…
Вагель сделал большой глоток и отставил фляжку обратно за маты:
— Если пробовать уходить, то только морем, в сторону Японии. Что с Китаем — неизвестно, а Япония-то точно есть.
— Не доказано, — заспорил Герман, — ни об одном доплывшем слышать не приходилось. А партизанщина вся местная.
— Да нет там уже никакой партизанщины, — Вагель встал и прошел к турнику. Ловко подпрыгнул, уцепился за перекладину и начал резво подтягиваться. — Ладно. Хрен тебя свернешь, я понял. От меня-то чего надо?..
Как и договорились, в полдевятого вечера Герман стоял во дворе дома на перекрестке Промысловой и Советской Армии. Сквер отделял этот район от дороги, и вокруг стояла такая тишина, что казалось, будто попал на кладбище. Впечатление усиливали мрачные полуразвалившиеся фигуры гипсовых пионеров, понатыканные в сквере и на входе во двор. Рядом с тем местом, где под козырьком подъезда от мелкого дождя прятался Герман, к груди прижимала коньки двухметровая девочка: от одной из ее рук остался только каркас, а на невысоком постаменте стояли рядком пивные бутылки. Девочка этого не замечала, она осуждающе смотрела в серое небо.
Вагель опоздал на пятнадцать минут. Шурик был без зонта, но прикрывался армейским дождевиком.
— На, — сказал, протягивая Герману затянутый веревкой зеленый матерчатый мешок. — Тут форма, быстро влазь в нее и пошли. Машина с той стороны поста.
Он огляделся в поисках пригодного для переодевания места и тут же распорядился дуть в подъезд. Однако все близлежащие подъезды оказались на кодовых замках, а времени искать что-то еще не было. В итоге Герман пристроился под каким-то навесом на детской площадке. Он сбросил ботинки и залез на один из раскрашенных под мухоморы пней. Это превратило переодевание в диковинный малоприятный танец. Германа серьезно прохватило ледяным ветром, армейские брюки и гимнастерка оказались холодными, видимо, мешок долго лежал на земле.
— Что, и ботинки менять? — спросил он Вагеля, с тоской ощупывая тонкие подошвы принесенных летних туфель.
Шурик в ответ только усмехнулся.