В этот тихий вечер Франк Дэвис, чья честность и близкое знакомство с делами Генри были вне сомнений, рассказал нам правду об этой заросшей сорняками клубнике. Генри только что вернулся из больницы, слишком больной и слабый, чтобы выполоть свои грядки, и это оказалось для него большой удачей, потому что бурьяны защитили клубнику от поздних заморозков, которые наблюдались этой весной. А затем, ползая на четвереньках, потому что боли в ногах не позволяли ему еще стоять, он собрал урожай ягод, давший сто семьдесят долларов чистой прибыли.
Теперь Генри только немного прихрамывал; он был высокого роста и худ, как скелет, что очень характерно для ревматиков, и его тонкий рот кривился наподобие улыбки, когда он водил нас с кукурузы на клеверища, от тимофеевки к ржаному полю, а оттуда на прекрасно разделанные бобовые посадки.
— После того как этот самый инспектор меня окончательно зарезал, — рассказывал Генри, — он оказал, что хотя правительство и не может рискнуть ссудой на лошадь, тем не менее они готовы оказать мне всяческую моральную поддержку.
IV
Теперь я считал уже законченным для себя период беглого обследования Америки. Я решил ловить на слове благодетелей, которые оправдывали свое высокомерное отношение к безработным тем, что те якобы капризничали и не желали пользоваться своими малыми возможностями. Я стал присматриваться к жизни детей в семьях, потерявших отцов, которым согласно пенсионному акту мичиганских матерей выдавалось пособие на детей в размере 1,90 доллара в неделю на ребенка до семнадцати лет. Самим матерям не отпускалось ни гроша. И воспоминание об этих бедных, высохших детях и их матерях, которые к этой жалкой пенсии подрабатывали еще несколько долларов засолкой овощей или какой-нибудь грязной поденной работой, — это воспоминание заставляло меня краснеть, когда я садился за стол, ломившийся от избытка белков, жиров, углеводов и витаминов, поданных в привлекательном и разнообразном сочетании.
Была и светлая сторона в этом грустном параде забытых детей, чьи отцы имели неосмотрительность умереть, оставив их на краю голодной смерти. Значительное число этих малышей жило в довольно хороших условиях, особенно в отношении одежды, чистой, починенной, аккуратно перешитой, в стране, где хлопковые поля так обильно удобряются и где имеется такой громадный «излишек» овец. В подавляющем большинстве эти дети были хилыми, раздражительными, нервными. Нужно ли было это приписать плохому питанию? Или, может быть, это было потому, что они не научились у своих матерей должным образом ценить дисциплину бедности?