— Батя! Батя! — кричал он ему в самое ухо.
Теперь все жались к Баранникову. Со всех сторон к нему тянулись руки. Он видел устремленные на него влажно блестевшие глаза. Его подхватили и начали качать.
Под восторженный рев он взлетал вверх, падал на пружинно сцепленные руки и снова взлетал.
Американские солдаты подбежали к толпе и включились в общее ликование. Офицер что-то кричал им, но голоса его не было слышно. Заключенные уже подбрасывали вверх американцев. Взлетая, они истошными голосами кричали: «О'кей!»
Освобожденных разместили в уцелевшей части дома дирекции. Они получили чистые солдатские постели и добротную одежду. Их хорошо кормили. Больными занимались врачи. По вечерам в бывшем кабинете генерал-директора им показывали кинофильмы.
Но разговор в эти дни был только один — скорее домой.
Вот тут-то и началось непонятное. Американский офицер, оставшийся с заключенными, как только возникал разговор о возвращении домой, точно становился глухим. Сначала он потребовал, чтобы заключенные дали свои обвинительные показания об эсэсовских палачах, действовавших в их лагере. Показания были даны.
Потом офицер стал говорить о необходимости соблюдения каких- то формальностей, связанных с отъездом заключенных в свои страны. Позже офицер ссылался на то, что война еще не кончилась и весь транспорт работает на войну.
Баранников, продолжавший чувствовать себя ответственным за товарищей, решил поговорить с офицером. Он зашел в его кабинет рано утром, до завтрака. Офицер пил кофе и слушал радио. Увидев Баранникова, он выключил радиоприемник.
— Прошу, прошу вас, мистер Баранников.
До этого они уже не раз беседовали, и офицер прекрасно знал, кто такой Баранников и кем он был в лагере. Баранников мог разговаривать с ним только по-немецки, и каждый раз их встреча начиналась одной и той же шуткой офицера.
— Переходим на язык нашего общего врага… — сказал он и сейчас. — Хотите кофе?
— Спасибо, меня ждет завтрак, — ответил Баранников, садясь к столу.
— Вы чем-то расстроены. Что-нибудь случилось? — спросил офицер.
— Все то же. Я не хочу говорить за всех, но что касается моих соотечественников, могу с уверенностью заявить — мы больше не можем здесь отсиживаться. Наша армия воюет, и мы хотим быть вместе с ней.
— Я только что слушал английское радио, — улыбнулся офицер, — ваши уже вплотную занялись Берлином.
— Ну вот видите!
— Но в то же время я не вижу никакой физической возможности перебросить вас через наш фронт.
— Хорошо. Мы пригодимся вашим войскам. Ведь речь идет о сотнях солдат, и мы союзники, как-никак.