Неотвратимость (Печенкин) - страница 69

Лежала в теплой, благоухающей ванне. И думалось ей: никогда, в сущности, жизнь не была такой полной, близкой к настоящему счастью, как в последние месяцы. Несмотря даже на ноющую душевную занозу, сознание греха перед кем-то. Честнее было бы сказать или написать обо всем мужу? Что мешает? И тогда… Нет, невозможно! Вот она нежится в ванне, а он там, за забором с колючей проволокой… Григорий сказал: «Лежачего бить, это вам веселье». Но Мария помнит в обвинительном заключении строчки: «…Потерпевший упал, и Шабанов несколько раз ударил его каблуком». Он-то мог — лежачего. Мария не может. Вернется, тогда — лицом к лицу. Она не виновата, нет у них с Дмитрием ничего… Пока нет. Господи, но так не может продолжаться бесконечно!..

Так не могло продолжаться бесконечно. Нужно было или расстаться, пока не поздно, или уж… Мужчина и женщина, два человека, чьи лучшие годы прошли в терпеливых и унизительных семейных неладах, — два человека стосковались по чуткости. Расстаться оказалось — поздно. Оба понимали, что случится. И случилось. Было у них счастье. Так кончилось лето и прошла зима.

— Дмитрий Палыч, к телефону! — орал Ленька Дедов.

Ордынцев взял трубку цехового телефона,

— Алло?

Шумно было в цехе, над головой гудел мостовой кран, почти рядом размашисто бил молотком по зубилу слесарь-наладчик, стараясь стронуть упрямую гайку. Все заняты своим делом, и никто не заметил, как побледнел их всегда уравновешенный начальник участка,

— Когда приехал? — с трудом вымолвил Ордынцев.

— Вчера, вечером. Митя, если бы ты знал, как это трудно!

Она впервые назвала его по телефону «Митя» и «ты».

— Ты ничего ему не говорила?

— Нет. Нельзя, невозможно! Витя так обрадовался, он очень любит отца, сын не простит мне, если… Митя, я не могу, пойми!.. Мы не должны больше… Я тебя люблю, Митя, но ради сына… Митенька, родной, не приходи ко мне, пожалуйста, не приходи, мне и так тяжело…

Он слышал, как она плакала.

— Понимаю, не приду. Не плачь, крепись, может быть, все еще у тебя наладится.

Он не верил, что у нее наладится. Но что ж он мог ей сказать сейчас?

— Клара Иосифовна, я опоздала, виновата… Понимаете, вчера муж приехал.

— Ах, Машенька, дождалась! Ну и отлично, теперь все отлично! Но, может, тебя отпустить на сегодня? Такое событие радостное, хочется побыть с мужем, верно?

— Нет-нет, зачем же, — испугалась Мария. — Приехал, теперь уж никуда не денется. У меня, Клара Иосифовна, дел много, я лучше поработаю.

Мария прошла к столу, отвечая полуулыбкой на поздравления, и торопливо уткнулась в бумаги. Цифры путались в графах, смысл их не доходил до сознания. Мария перелистывала подшивки документов, что-то искала, не находила. Что же, что же нужно было найти? С чего собиралась сегодня начать рабочий день? Забыла… Когда из дому уходила, Григорий еще спал. Все последнее время Мария напряженно ждала его приезда, настораживалась, когда слышала шаги на лестнице, просыпалась по ночам. Григорий не писал точную дату. Когда вчера, часов в восемь вечера, услышала знакомый быстрый и требовательный стук, вздрогнула, замерла и только при повторном, еще более требовательном стуке побежала открывать. Григорий улыбался, был добродушно настроен, так рад возвращению, что не обратил, кажется, внимания на ее настороженность. А с Витей что делалось! Повис на шее у отца, теребил за полы куртки, прыгал, принес дневник. Он на первых порах отвлек внимание Григория, а потом Мария взяла себя в руки и засуетилась с ужином. Спасибо, сынок…