Если вы думаете, что мой автоответчик это спокойно съел, то глубоко ошибаетесь. В ответ автоматической системе доставки почты он отправил хорошо усвоенный текст: «Автоответчик Сергея Литовкина. Ваше письмо будет…» и так далее. Адресок, в который все это было отослано, как водится, вовсе не предназначался для получения чего-либо и числился запрещенным для приема корреспонденции. Следствием этого стало новое послание в адрес моего ящичка: «Это сообщение создано автоматически системой поставки почты. Сообщение, которое Вы послали, не может быть доставлено получателю. Копия прилагается…(далее – 186 строк текста)». Мой ящик ответил скромно, но с достоинством. Текст вы, полагаю, помните. Автоматическая система доставки почты не сдавалась. Так они между собой и перекидывались всю ночь до полного заполнения моего ящичка, после чего автоответчик замолчал и уже не смог перебросить перчатку противнику.
На тот портал я больше не хожу и в тот, забитый под завязку, ящик не лазаю, но собираюсь все-таки завести себе еще парочку автоответчиков для взаимной переписки. Есть в этом что-то человечное: «Автоответчик Сергея Литовкина. Ваше письмо будет обязательно доставлено адресату…» А в ответ – не менее теплые слова. Пусть попереписываются. А там и до искусственного интеллекта рукой подать…
Хочу начать с исторического экскурса, кажущегося мне совершенно необходимым. Вот он.
По семейному преданию, фамилия наша, Литовкины, принадлежит свободолюбивому казацкому роду, обосновавшемуся в семнадцатом веке на постоянное проживание в районе нынешнего города Валуйки, что на полпути от Ельца до Луганска. Есть веские основания полагать, что переселение в эту местность произошло совсем не по доброй воле, но подробности давно канули в Лету. Легко догадаться: откуда мои предки в эти Валуйки тогда пожаловали. Именно, именно. Вот, я всю жизнь и считаю, будучи русским, что земля литовская мне отнюдь не чужая.
Теперь, к делу.
Прибыл я в Литву в середине пятидесятых годов в возрасте полутора лет от роду в арьергарде танковой дивизии, в которой служил тогда мой отец. Поселились мы в Каунасе в одной из коммуналок трехэтажного старого дома, где отцу, как фронтовику и семьянину, была пожалована десятиметровая комнатушка. Туда и въехали мы втроем, со всем нашим скарбом, состоящим из пары тюков одежды, коробки всякой всячины, двух табуреток и дощатого ящика для угля. Вопреки известной традиции селить офицерские семьи скопом в одном месте, дабы удобнее было поднимать глав семейств по тревоге, в нашем доме превалировало местное население. Только в соседнем подъезде проживало еще несколько русских, да в нашем коридоре можно было изредка встретить продавщицу тетю Тоню из Военторга или ее военнослужащих ухажеров. Вполне естественно, что почти все мои сверстники, с которыми я общался во дворе, ковыряясь в песочнице или катаясь с горок, были коренными литовцами. Дома я говорил по-русски, а на улице – по-литовски, но изредка путался, впадая в зону устойчивого непонимания. Иногда я приносил с улицы новости, которые в моем переводе звучали, например, следующим образом: