— Я начинаю думать, что люди правы, когда утверждают, что половая тряпка салфетке не пара. Нельзя уходить из своего круга и связываться с людьми, отличными от тебя.
— Надеюсь, вы не о Бобе говорите?
— Почему не о Бобе?
— Но вы же знаете, Люлю, что вы оба были счастливы в течение двадцати лет.
— Двадцати трех.
— Вот видите!
— Будь он действительно счастлив, он не покончил бы с собой. Так все думают, и первая — его сестра, я знаю это; поняла по тому, как она смотрела на меня. Жена мясника и та считает так, хотя и говорила, поглаживая мне руки своими потными лапищами: «Ты тут ни при чем, девочка. Тебе не в чем себя упрекнуть. Он сделал это, потому что был неврастеником». Но это неправда, вы же знаете.
— Нет, Люлю, не знаю. Он не был моим пациентом. Я ни разу не осматривал его.
Она неуверенно посмотрела на меня.
— Значит, он и вправду мог быть неврастеником?
Для нее, как и для большинства, в этом слове есть что-то неясное и пугающее; поэтому я ничем не рисковал, ответив:
— Не исключено.
— Мне хочется, чтобы вы знали: я пальцем не шевельнула, чтобы он сошелся со мной, а тем более, чтобы женился. Переменился он не из-за меня. Его родные наверняка считают, что это я оторвала его от них и заставила вести бог знает какую жизнь.
— В прошлый раз вы рассказывали, как познакомились с ним на террасе кафе на бульваре Сен-Мишель.
— Да, в «Аркуре». На нем был отлично выглаженный костюм, элегантно завязанный галстук, и выглядел он молодым человеком из хорошей семьи. Точь-в-точь как его племянник! Он до того похож на Боба, что, увидев его, я едва удержалась, чтобы не разреветься, и даже мысль у меня мелькнула, не его ли это сын. Вы понимаете, что я хочу сказать? Чувствуется, что это серьезные молодые люди, родители которых имеют прочное положение и которые не путаются невесть с кем. Конечно, пока учатся, они гуляют и заводят подружек, которых, когда становятся важными персонами, встретив на улице, не узнают.
В голосе ее звучала горечь; она спохватилась, покраснела и со слезами на глазах совершенно другим тоном сказала:
— Прости, Шарль. Я становлюсь злой.
В тот вечер она несколько раз «тыкала» мне.
— Кем был твой отец? — внезапно спросила она.
Я отвечал со смехом:
— Булочником в Дижоне.
Это была правда, и Люлю тоже рассмеялась.
— Это я над собой. Знаешь, бывают дни, когда я уже ничего не понимаю. Я ведь тебе говорила, что на следующий день Боб должен был сдавать последний экзамен? Мне было странно, что накануне экзамена он шатается по кабакам, да и в самом начале я удивилась, видя, как за полчаса он заказал подряд три аперитива. Он и меня заставлял пить. А у меня не хватило здравого смысла отказаться.