Весной 1933 года свекровь Лидии продала второй этаж своего дома, и они уехали в Ташкент. Там купили особняк не хуже, чем во Владимире. Лидия устроилась на работу в агентство по распространению печати, а через полгода написала письмо матери, чтобы она продала свой дом во Владимире и вместе с Павликом переехали в Ташкент. У Павлика обнаружили туберкулез и, может быть, сухой, жаркий климат южного города ему поможет. Так они и сделали.
– Теперь, Клавочка, твои родные далеко от тебя, – с грустью закончила свой рассказал тетя Маша.
– Что-то в этой стране, куда я так рвалась вернуться, неблагополучно, если люди, как цыгане, поднимаются с насиженных мест и кочуют, – подумала Клавдия.
Она взяла у тети Маши адреса Лидии и мамы и решила сегодня же им написать.
Морозным днем 1 декабря Клавдия была у Любы, когда к ним постучала взволнованная Елена Николаевна:
– Вы слыхали новость? Кирова убили. Я не знаю подробностей, но люди на улице только об этом и говорят.
Когда Клава возвращалась домой, улицы были полны народа, на лицах людей она прочла растерянность, тревогу, озабоченность. Все говорили о случившемся событии.
Вечером Ашот рассказал подробности. Киров был убит из револьвера несколькими выстрелами перед дверью своего кабинета в Смольном. Убийцей был молодой человек – Николаев, член партии. Он не сопротивлялся, его схватили на месте.
– Что-то здесь не так, если один партиец убивает другого, – тяжело вздохнув сказала Клавдия. И сердце ее сжалось от предчувствия надвигающейся беды…
Но вскоре то естественное состояние, в котором она находилась, отодвинуло на задний план и политические, и другие проблемы. Она стала напоминать себе животное, которое ест, пьет, спит и только и думает о детеныше. После семи месяцев беременности, когда ее живот невероятно раздулся, на лице выступила пигментация, глядя на себя в зеркало, она приходила в ужас. Клавдия сказала Ашоту, что она, чтобы не навредить будущему ребенку, прекращает с ним интимные отношения и отправила его спать на матрасы на ковре.
Как только она поняла, что не может функционировать как женщина, в ней с новой силой вспыхнула ревность. Если она читала книгу, где муж изменял жене, она тут же себе представляла Ашота на месте мужа, а себя в роли обманутой жены. Она вспомнила, как Ольга в Тегеране ей рассказывала, что многие мужчины изменяют своим женам чаще всего в последние месяцы их беременности.
Ашот был скрытен и никогда не обмолвился ей о своих романах ни до встречи с ней, ни во время их совместной жизни.
Предполагая, что он может ей изменить, и она не в состоянии это предотвратить, Клавдия стала высчитывать минуты до его возвращения с работы, и если Ашот задерживался на полчаса, то ожидание превращалось в пытку, а воображение рисовало самые невероятные картины…