Аля занимала красивую и прекрасно меблированную комнату. Кроме хозяйского, у нее была своя шикарная никелированная кровать, накрытая роскошным брюссельским кружевом – подарок тети… За комнату она платила баснословно дешево и потому выкраивала себе достаточно на довольствие. Тетя временами дарила ей хорошенькие вещички, и одевалась Аля не без ее помощи. Обыкновенно я приходил к ней после вечерних занятий и заставал у нее одну из сестер или же добрейшего Василия Ивановича Добронравова, который в самый тяжелый момент ее жизни, когда Захаров «лопнул» и все пошло с молотка, устроил ее в Почтамт. Он всегда привозил ей целую корзину чудных фруктов.
– С-с-с-смотрите, Иван Тимофеевич, – говорил он, слегка заикаясь, – вы берете т-т-т-такую чудную невесту… Берегите же ее как зеницу ока, не дайте ей плакать из-за вас. Бог не простит вам этого!
Аля часто говорила мне потом: «Я нередко плакала ради тебя, но никогда не плакала по твоей вине».
Квартирная хозяйка, простая женщина, в ней души не чаяла. Она ревниво оберегала ее от всего, что могло повредить ей, но мне она доверяла вполне.
Хлопоты о свадьбе шли медленно. Надо было раздобыть всевозможные свидетельства, а главное, получить разрешение суда чести, который отвечал за пристойность брака.
С другой стороны, усилились давления заинтересованных лиц. Однажды Аля просила меня зайти немного позже, так как ее уговорили прийти на званый обед.
– Ах, как я счастлива, – повторяла она, когда я вошел. – Ты зна ешь, генеральша Воронянская зазвала меня на обед. Сервировка была роскошная. Подле меня сидел граф Татищев. Он стал расспрашивать меня о тебе: «Так это тот неизвестный, которого мы ждали целый год, не зная, кто он? А если теперь, при виде стольких затруднений он не решится бросить своей бригады ради вас? – А вы? – Я – другое дело! Я сейчас же уйду к принцу Ольденбургскому. – Но и он ради меня пойдет на все!»
И Татищев и Воронянская все время подливали мне шампанского, и у меня начала кружиться голова.
– А если он предложит вам сойтись гражданским браком? – Никогда! Он слишком меня любит, чтоб оскорбить меня такой низостью!
Татищев вынул роскошное бриллиантовое колье:
– Слушайте, вы под угаром, – сказал он, – подарите мне два месяца отсрочки, и ожерелье – ваше! А потом, когда угар пройдет… – Ни за какие бриллианты я не отдам своего жениха!.. Но я опаздываю, он, наверное, уже меня ожидает… Щеки ее горели, глаза сверкали:
– Дуська мой, ненаглядный мой, ни на кого я не променяю тебя!
Мало-помалу все стало налаживаться. Документы удалось раздобыть подходящие; свидетельство об окончании учебного заведения – тоже. Казалось, все подходило уже к концу…