Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева (Беляев) - страница 249

Ко мне то и дело заходили отдельные люди – офицеры, казаки, черкесы, главным образом, прося оружия взамен испорченного или недостающего. После одного из таких визитов черкес, получивший от меня шашку, явился вновь.

– Тебе нужно хорошего конного вестового, – объявил он мне. – Ты хороший человек, я хочу тебе служить. Вчера встретил я нашего командира Султана Килидж-Гирея… «Слушай, Беслан! – говорит он мне. – Тебе не надоело служить в комендантском управлении, мучить людей? Ведь ты хорошего рода князей Ядыговых, последний в роде. Ты настоящий джигит. Пора тебе покончить с этим грязным ремеслом!»

Ну что же? Ведь мой Гага тоже укокошил немало людей, три года пробыл в Херсонском университете, а был чудной души человек. Попробуем этого зверя!

Беслан оказался сокровищем…

На другой же день он явился ко мне.

– Давай деньги! Хочу купить напилок.

Я дал ему какую-то монету: «А на что тебе напилок?»

– Мы коню подпилим зубы. Он, бедный, совсем не может кушать. Пожует, пожует, а зубы острые, режутся, как бритва, он и бросает. Так он подохнет с голоду, а конь чудный.

Конь действительно был великолепный, но худой, как скелет. Через несколько дней его нельзя было узнать… Не конь, а огонь.

Несколько дней спустя Беслан приходит опять.

– Давай меняться. Твое седло новое, а мое старое, да хорошее. Садись на мое седло! Носишь черкеску, а ездишь на кавалерийском седле – это не фасон.

Когда я сел на чудесное кабардинское седло Беслана, я сам почувствовал себя джигитом. Закинул карабин за плечи и сменил свою раззолоченную шашку на старый азиатский клинок, а свое богатое оружие подарил Беслану. Словом, сделал сделку: приобрел и коня, и верного товарища, и чудное седло, и прекрасную шашку. Разом стал другим человеком!

Но когда мы пошли походом, вот когда я оценил все достоинства Беслана. Чуть только доберемся до бивака, а он уже вынимает из-за пазухи кубышку.

– Достал «миеду», – говорит он, улыбаясь. – Нехорошо голодному, вот сейчас привезу хлеба и сыру. И пока пусть Мустафа приготовит чай.

Мустафа был совершенно дикий курд с внушительным носом и колоссальными усами. Его страшная рожа казалась совершенно черною, так как он начисто сбривал свою густую бороду, которою обросло все его лицо до самых бровей. Мы с Бесланом приспособили его к двуколке, и я не видал еще более добросовестного и надежного погонщика.

История моей жизни окончилась… Начинается роман. Передо мной воскресают лучшие страницы «Ваверлея» и даже «Айвенго», о которых я мечтал с детства… Дела идут удачно, сейчас мы идем на юг, но мне кажется, что мы приближаемся к Москве…