Комната была прелестная, уютная, с окном на площадь, рядом с большой гостиной; жизнь обходилась дешево, но я постоянно бывал один, так как братья все время проводили у знакомых. Наше патриархальное гнездышко развалилось.
Мой Мишуша, наконец, устроил свою жизнь. Но этот брак не был его мечтой; «Whome frst we love, we seldom wed»[69], – говорит трогательное, полное невыразимой грусти стихотворение английской поэтессы, имя которой, к сожалению, выскочило у меня из памяти. Раньше всего он влюбился в Зою. Но она отвечала ему лишь самой интимной дружбой. Затем он стал ухаживать за хорошенькой Любой. Но у нее были другие вкусы и перспективы. Теперь он сделал предложение ее сестре, девице на выданье, но хорошей души, прямой и серьезной, которой не сладко жилось дома, так как мать все чувства перенесла на младшую. Она с радостью приняла предложение.
Чистенький, аккуратненький, безукоризненно державший себя во всех отношениях, Мишуша обнаружил лишь одну неизгладимую черту характера: безграничную любовь к родному гнезду и ко всему, что только носило печать милого Леонтьевского. Вне этого ничто ему не нравилось. Я думаю, что даже только ради этого он поступился своими строгими взглядами и не уклонился от брака с двоюродной сестрой, в противность с церковными правилами, которыми руководствовался всю жизнь.
Ближайшее начальство, искренно дружившее с ним и ценившее его кроткий и покладистый нрав и огромную работоспособность, легко дало ему разрешение на брак, но, дабы не привлекать внимания церковных авторитетов, свадьбу решили отпраздновать в Леонтьевском. Шаферами пригласили меня и доктора Стефановича, но со стороны невесты были старые сенатские друзья ее отца.
Для меня это был редкий случай. В деревне я бывал во всякое время, кроме зимы. Я был поражен красотой зимнего ландшафта. Когда мы мчались по покрытым снегом полям, сокращая путь целиною, любуясь осыпанными снегом елями и соснами, между заветных, дорогих по воспоминаниям уголков нашего медвежьего края, я понял моего милого Мишушу, которого первою и последнею любовью было родное Леонтьевское.
В огромном пустом доме было холоднее, чем на улице. Вытоплены были только две комнаты для молодых. Переодевшись, мы помчались в церковь, построенную местным купцом Хроповым на древних славянских могилках в сосновой роще на высоком бугре. Священник из уважения к брачующимся закатил такую длинную службу, что у нас руки замлели, поддерживая золотые венцы над их головами. В его комнатах, где было немного теплее, мы согрелись быстро за бокалами шампанского. Причем, по желанию батюшки, каждый его глоток компенсировался добавкой из бутылки рома, стоявшей напротив, так что в конце концов в его бокале оставался только чистый алкоголь.