Кобрин встал, стряхнул упавший на колени пепел и подошел к окну.
В дверь постучали.
– Входите!
Уверенной походкой в кабинет вошел невысокий парень лет двадцати восьми.
– Юрий Антонович, шеф просил, чтобы вы дали ему вчерашнюю информацию по контрабанде оружия со схемами ее потоков, – стоя у двери, попросил он. – Да, и скиньте ему разговор, перехваченный на границе. Все это я должен через час передать ГУР Минобороны.
– Игорь, зайди минут через пятнадцать. Я хочу, чтобы мои бойцы все отредактировали и скопировали в отдельные файлы. Документы нужно отдавать в надлежащем виде.
Отдав распоряжения подчиненным, Кобрин склонился над рабочими документами. Контрабанда. Не нравилось ему это дело. Скользкое. Такими поставками простые смертные не занимаются. Не исключено, что «наверху» его могут попросту «похоронить». Тогда вся работа полетит коту под хвост. Кобрин нервно постучал пальцами по столу. В мире, по его мнению, не было более страшного преступления, чем торговля смертью: наркотиками и оружием. Не зря во многих странах за это предусматривалась смертная казнь.
Перед глазами снова встали картины боевых действий в Чечне. Это были страшные дни осени девяносто первого года. Зажмурив глаза, он снова услышал оглушительный свист снарядов, летящих из «Града», еле слышный стон товарища, умирающего от ранения. Боль, кровь и смерть Кобрин впервые увидел в девятнадцать лет. И если тогда, истекая кровью сам, он спас Ермакова от смерти, то сейчас он должен спасти хотя бы его имя.
Юрка вспомнил, как, с забинтованной головой, переживая и волнуясь, он ожидал, пока Валерку вывезут из операционной. Тогда впервые в своей жизни, стыдливо укрывшись в красном уголке, он искренне молился, умоляя Бога спасти друга. Потому что он не знал, не представлял даже, что скажет его матери, как сможет смотреть в глаза отцу и брату, если товарища не станет? Он молился и верил в чудо. И чудо произошло! Ермаков выжил. Превратившись в сиделку, Кобрин не отходил от него ни на шаг. Он кормил Валерку из ложки, читал газеты, писал за него письма и учил ходить.
Кобрин рассмеялся. Он вспомнил, как, поправившись, Ермаков яростно критиковал его почерк, дав утомительный урок правописания. Именно Ермаков рассказал ему об интересном методе определения характера и будущего человека по почерку. Он даже придумал Кобрину подпись – длинную, размашистую и очень неудобную. Почти ленинскую!
В голове Кобрина что-то мелькнуло. Что-то очень важное, обжигающее мозг и останавливающее дыхание. Резко поднявшись, он снова упал на стул и жадным взглядом уставился на платежки. Сознание пронзила внезапная мысль, как будто молния обожгла: подпись! Вот то, что никак не давало ему покоя, вырывая из глубин сознания эти не отпускающие, навязчивые мысли.