Пусть льют, я не поднимусь с земли этим вечером. Вот на рассвете, если, конечно, не заберут в ментовку, я встану и пойду. Куда? Сам не знаю. Что-то завтра должно измениться в моей жизни. Потому что правда на моей стороне, а в школе учительница нам говорила, что правда, она всегда торжествует. Эта учительница смело ставила неправильные ударения в словах, гораздо смелее, чем я ставил правильные, но она мне нравилась как женщина и я до сих пор верю ей свято. Я вообще верный человек, если поверю во что, пусть поначалу с сомнением, но склонюсь к чему-либо, - так это и останется во мне; я к тому же сильный человек, просто коплю силы. Когда накоплю их достаточно, я подпрыгну на очередном витке своего вдохновения, и земля уйдет из-под меня, верная своей орбите, как я верен себе; нам с ней, похоже, не по пути. Может быть я, конечно, сложусь, как письмо или как носовой платок, в космосе с незащищенным человеком, насколько я помню науку, должно происходить нечто подобное, а может быть случится чудо, и у меня вырастут прямо из души крылья... Да, хочется есть, значит надо выпить. Где-то по карманам была какая-то мелочь, тысяч пятнадцать, двадцать... Вон идет моя муза, подгнивший плод моего воображения, и, о чудо! я встаю.
- Здравствуй, Веруня!
- Здравствуй, мой повелитель. У тебя выпить естъ?
- А сходишь? Я денег дам.
- Вместе пойдем, - решительно говорит Веруня.
У нее опухшая рожа, лысина на макушке, в остальном она прекрасна, как прежде. Я когда-то испытывал к ней страсть, она моя первая любовь, и я у нее первый. Правда она бросила меня за то, что я слишком часто целовал ей ноги. По ночам я в шаткой надежде заснуть закрывал глаза и явственно представлялось, что она со мной. Но она в это время была с другим. Теперь я не жалуюсь на плохой сон, сплю крепко, как убитый, прохожие нередко сомневаются, жив ли. Жив, жив, будто спокойны, идите в гастроном, куда хотите, хоть к черту на покаяние!... Теперь мечты сбылись, Веруня опять со мной, мы не виделись лет пятнадцать.
Идем к метро. Впереди я, сзади Веруня.
- Доставай бабки! - сделав непроницаемое для толпы лицо, половиной рта шепчет она.
- Эх ты, актриса, - умиляюсь.
Беру бутылку, сутулюсь, смотрю через одно плечо, через другое, а то, не ровен час, подойдет сзади мент прогулочным шагом и хрястнет резиновой дубинкой по шее. Веруня пьяна от одного предвкушения. Достаем из мусорной урны пластмассовые стаканчики, - а что вы хотите? - мы ценим комфорт, - и исчезаем, как появились. Мы умеем исчезать, подобно миражам. Заходим обратно во двор. К нам торопится старик, бывший уголовник, а ныне тоже бомж.