В такой глухомани любой путник - гость. Бабы, тряся юбками, кинулись к погребам, в которых хранилась всякая снедь, а мужики, расседлав коней и поставив их под навес, в тень на выстойку, пригласили гостей на скамейку возле костерка, чадившего от комаров и прочей нечисти едким дымом осинового трута-грибка.
Не теряя времени, Нестеров приступил к делу: рассказал об экспедиции Тульчевского, о находках золота и ртути сравнительно близко от заимки, а потом принялся с горячностью расспрашивать мужиков, известно ли им что-нибудь на этот счет.
Мужики слушали Нестерова, удивлялись: всплескивали руками, ахали, мотали волосатыми головами.
- Сроду, паря, такое не слышал, - бормотал косой лесник. Тускло мерцал его оловянный глаз, наведенный прямо в лицо Нестерова.
- Туль... Туль... Туль... чевский... - Бакенщик хлопал себя по коленям широкой, как деревянная лопата, ладонью в смолевых пятнах, до пота на лбу старался воспроизвести трудную фамилию инженера.
- Ну, язви их, недоделки какие-то, а не мужики! - прошептала над ухом Нестерова Калинкина и ушла к бабам, которые продолжали суетиться вокруг стола, стоявшего под навесом, с другой стороны костра.
Минут через десять каких-то разговоров с бабами Калинкина напала на след.
- Идите-ка сюда, Михаил Иваныч! Тут вот у Аграфены есть для вас важное сообщение, - по привычке громко сказала Калинкина и лукаво подмигнула Нестерову: знать, мол, надо, с кем дело вести.
Нестеров, а вместе с ним и лесник с бакенщиком торопливо перешли со скамейки у костра под навес.
- Откель ты, Аграфена, знаешь-то про то дело? Пошто я-то ничего не знаю? Ты че? В уме ли? - удивленно разводя руками, сказал лесник.
- Вот уж чудище объявился! Да как же мне не знать-то? Федот-то Попов приходился мне по отцовой стороне сродственником. Его мать Анфиса и моя бабка Степанида были сестренницы. Я уж большенькая была, почесть девка, когда Федот-то приехал к нам в Пихтовку сговаривать батю на отход, на прииски. Пошто-то шибко Федот скрытничал, а все же проникло до нас, до детей. Брат у меня был старший, сгинул еще на той войне, две сестры... Мать-то, бывалоча, что-нибудь начнет отцу про нужду расписывать, а он махнет этак рукой, скажет: "Ну, погоди, Лукерья, потерпи, как начнется прииск, заробим, поправится, гляди, житуха. Федот твердо посулил".
Вскоре на столе появился самовар, четвертная бутыль самогона, жареная рыба на сковороде, рябчики в сметане в большой чугунной латке...
Воодушевленный первой удачей, Нестеров приналег на расспросы, но, как ни старался, Аграфена к своему рассказу ничего больше не прибавила.