Милый, не надо. Нет виноватых.
Это бывает. Не получилось.
Это бывает. Это бывает.
Как я убийственно обучилась,
что и любовь, и любовь убивает!
Милый, воскресни! Не получилось.
«Прости, что непростительно…»
Прости, что непростительно
груба, упряма, зла,
но соль была просыпана,
просыпана была.
Старинная примета,
наивная уже:
ты – как щепотка света
ослепнувшей душе.
Я знала, не проспит она
все, что прозреть могла…
Но соль была просыпана,
просыпана была.
Наветами опутанный,
сидел ты за столом —
опутанный, окутанный
чужим далеким злом.
Чему ты верил, глупенький,
поспешный суд верша?
Душа моя обуглена,
ободрана душа.
Ободрана, оболгана, —
сверчок едва живой! —
Оболгана, обогнана
лживою молвой.
Еще смотрю просительно,
еще не все – дотла,
но соль была просыпана,
просыпана была!
Осталась снежной горкою.
Навеки? До весны?
Слезы мои горькие,
мои пустые сны!
Золою боль присыпана.
Зола, как соль, бела…
Но – соль была просыпана,
просыпана была.
Лето благостной боли,
постиженья печального света…
Никогда уже больше
не будет такого же лета.
Лето, где безрассудно
и построили, и поломали.
Лето с тягостной суммой
поумнения и пониманья.
Для чего отогрело
все, что с летним листом отгорело?
Но душа помудрела,
и она, помудревши, узрела
кратковременность лета,
краткость жизни,
мгновенность искусства
и ничтожность предмета,
что вызвал высокие чувства.
«Я – охотница, птицу подбившая…»
Я – охотница, птицу подбившая.
Я сама – эта птица поникшая.
Для тебя настоящее – бывшее,
для меня настоящее – нынешнее…
Груб и холоден —
знай шесток свой! —
голос ночи, день обманувшей.
Что мне – в детской твоей, жестокой,
в твоей памяти, мой минувший?
Не заглядывай в эту бездну,
не откликнусь крылом тебе, чуть чего, —
твой былой сизарь поднебесный,
твоей птицы подбитой чучело.
Не поводит оком, не говорит,
не царит над твоим плечом…
А сегодняшняя —
жива и парит!
Только ты уже тут ни при чем.
«Говорю не с горечью, не с болью…»
Говорю не с горечью, не с болью,
но, презрев наивное вранье:
самой безответною любовью
любим мы отечество свое.
То ли у него нас слишком много…
И не стоит спрашивать так строго,
требовать,
грубить
и теребить.
Разве брошен, позабыт, несчастен
каждый, кто к отечеству причастен
долгом и достоинством —
любить?
И пускай оно не отвечает,
нас не замечает,
не венчает…
Ну а мы в просторах долгих лет
понимаем и с плеча не рубим.
Просто любим.
Безответно любим.
Но сама любовь —
и есть ответ.
«Потрепанный, черта страшнее…»
Потрепанный, черта страшнее,
мужчина, – мой идол, вернее, —
женился на юной красотке.
Неплохо он смотрится с нею