— Мама, почему она такая? — спросила я.
— От истощения, — ответила мама. — В Ленинграде голод. Такой голод, что многие умерли. Немцы окружили город со всех сторон и не пропускают машины с продуктами. Там блокада, понимаешь?
— Понимаю, — ответила я.
Мне Марик рассказывал про блокаду. У него в Ленинграде осталась бабушка, которая выучила его и Левку читать, писать и говорить по-французски.
Когда Софья Леонидовна пришла к нам и увидела Барсика, который грелся у печки, она подошла к нему и стала гладить.
— Как он похож на моего Ваську, тоже сибирский был кот, — сказала она.
— А где он сейчас? — спросила я.
— Убежал. Мне нечем было кормить его, и он убежал.
— А у одного мальчика с нашей улицы, — сказала я, — бабушка живет в Ленинграде. На Литейном. Она им все не пишет и не пишет. Она, наверно, умерла от голода.
Софья Леонидовна молча гладила Барсика.
Тетя Лена нарезала хлеб тонкими ломтиками, поставила блюдечко с мелко-мелко наколотыми кусочками сахара, налила в чашки кипятку и сказала:
— Садитесь, Софья Леонидовна, выпейте кипяточку. И вы садитесь, — приказала она нам с Маринкой. — Только, пожалуйста, не задавайте глупых вопросов. Вы видите, Софья Леонидовна плохо себя чувствует.
Мы сели к столу. Софья Леонидовна взяла ломтик хлеба и, прежде чем откусить, долго смотрела на него. Глаза ее заволоклись слезами, она торопливо вытащила из кармана платок и вытерла глаза.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала она. — Это от слабости… Извините.
В эту долгую, холодную зиму Софья Леонидовна приходила к нам почти каждый вечер.
Она останавливалась на пороге и говорила со смущенной улыбкой:
— Разрешите мне посидеть у вас. Что-то мне неуютно в нашей комнате. Никак не могу найти общего языка с зятем.
Зять — это был муж тети Лиды, высокий, толстый дядька, которого мы с Маринкой побаивались и не любили.
Мы радовались, когда к нам приходила Софья Леонидовна. Она садилась у печки на низенькую скамеечку, а мы — у ее ног, на коврике.
Софья Леонидовна рассказывала нам про Робинзона Крузо и его друга Пятницу, про мальчика Нильса и его путешествие с дикими гусями, про Золушку и про гадкого утенка, который оказался прекрасным лебедем. Мы с Маринкой сколько угодно могли ее слушать.
И наконец-то я научилась читать и писать. И не только я, но и Маринка, хотя ее не учили, она сама садилась напротив нас с Софьей Леонидовной и смотрела, как пишутся буквы. И научилась. Только она их писала наоборот, потому что сидела с противоположной стороны, и позже ей пришлось переучиваться.
Букваря у нас не было, и Софья Леонидовна учила меня читать по книжке с картинками, которую мне подарила на день рождения Наташа Захава. Книжка называлась «Утенок Тим». А буквы я писала в самодельной тетради, сшитой из листков оберточной бумаги.