Закопанные на кладбище много лет назад, они и сегодня представляли собой огромную ценность. Какую же силу воли нужно было иметь, чтобы жить в нищете рядом с такой суммой денег и даже не прикоснуться к ней! И впрямь Тимофей Беспалый был крепким орешком, истинный продуктом эпохи социализма — царство им небесное: и Беспалому, и социализму.
Найти в большом городе надежного барыгу было делом нехитрым — при условии, конечно, что на него выведут свои люди. А вот с этим у Варяга возникала закавыка.
Он знал, что смотрящий Уральского региона Стасик Рыбаков по кличке Рыба давно уже повернул свой хитрый нос в сторону Шоты Черноморского и даже если он лично и не принимал активного участия в ноябрьском похищении смотрящего России с большого сходняка, то уж, во всяком случае, точно отнесся к той предательской акции «с пониманием» и негласно поддержал инициативу Шоты. Так что полагаться на него сейчас было бы форменной глупостью. Значит, действовать следовало обходным путем, очень и очень осторожно.
У Варяга в Екатеринбурге имелся старинный знакомец — Иван Иванович Путилов, или, как его все звали, дядя Ваня, заядлый нумизмат и знаток ювелирки. Лет десять назад их познакомил Егор Сергеевич Нестеренко, когда он возил молодого смотрящего России по регионам и от своего имени и от имени Медведя представлял местным авторитетам. Путилов был на Урале фигурой известной. Он никогда нигде не работал и добывал свой хлеб насущный скупкой и перепродажей антиквариата, икон и старинных украшений. Дядя Ваня никогда не конфликтовал с местными — когда-то свердловскими, а ныне екатеринбургскими — авторитетами, не имел трений и с ментами, так что сейчас Владислав мог смело пойти с ним на контакт, зная, что о его визите к дяде Ване будут знать только они двое.
Прибыв в Екатеринбург, Варяг первым делом позвонил Путилову и, явно подняв его с постели — было еще только пять утра, — попросил о срочной встрече. Дядя Ваня не удивился и предложил подъехать тотчас. Варяг поехал один, оставив «газель» с сейфом и питерскими пацанами в загородном мотеле. С собой он взял три ожерелья, бриллиантовые серьги и пригоршню золотых десяток.
Путилову было достаточно одного взгляда, брошенного на принесенные Варягом вещи, чтобы почти точно определить их происхождение.
— Видать, у кого-то в заветном хранилище изрядно пролежало? И, сдается мне, у кого-то из лагерных деятелей.
— Как ты догадался, дядя Ваня? — изумился Варяг.
— Два признака, — хитро прищурившись, отчеканил дядя Ваня. — Во-первых, налет на изделиях очень своеобразный. Лет тридцать этому налету. Во-вторых, сами изделия, подборочка их весьма любопытная. Вот этому колье лет сто, не меньше — видишь, тут штампик стоит. Вот проба, а вот и год — 1897. И на золотых твоих десятках год 1898. Похоже, конфискат. Либо чекистский, либо бандитский. В начале двадцатых ведь не только Ленька Пантелеев чистил добропорядочных граждан. Наше славное Чека по приказу Феликса Эдмундыча тоже этим промышляло. А конфискат этот потом растекался по России, по малинам да по тюрьмам, как особая валюта, а там их с годами прибирало к рукам тюремное начальство. В свободной продаже этого добра ни тогда не было, ни сейчас нет. Только по тайникам его и можно найти. А вот эти штучки-дрючки очень любили в послевоенные годы. Ими зеки с лагерным начальством расплачивались за минуты радости и здоровье.