– А что такое луга, мама? – спросят меня дети.
– Это большие-большие поверхности, очень зеленые, очень мягкие, заросшие травой, тонкими, упругими стебельками, которые щекочут ножки детям, когда они резвятся и играют. И они такие большие, эти луга, что по ним можно бежать долго-долго, пока совсем не устанешь, а все равно – ни конца ни края.
– Так не бывает, мама, – скажет один из моих ребят.
– Правда, мама, так не бывает. Не может быть ничего такого большого.
Вспоминаю внешний мир, и бесконечная томительная тоска охватывает меня. Мне она знакома. Я чувствовала ее, когда писала книгу, и на конвейере беговой дорожки, и в моих снах, и даже тогда, когда разговаривала с Ленценом.
Я хочу стоять на залитой солнцем рыночной площади в каком-нибудь маленьком городке, смотреть на небо, прикрывать ладонью глаза от солнца и следить за головокружительными росчерками стрижей вокруг колокольни. Хочу почувствовать древесный, смолистый запах леса. Увидеть неподражаемое трепетание бабочки, бесцельное и беззаботное. Ощутить кожей прохладу, которая сменяет тепло, когда летнее солнце скрывается за набежавшим облаком. Неожиданное, протяжное и скользкое прикосновение плети водорослей, когда купаешься в озере. И я думаю: все это снова будет.
Да, мне страшно. Но, как я поняла за последние месяцы, страх – это не повод чего-то не делать. А совсем даже наоборот.
Я должна это сделать. Вернуться в настоящий мир. Стать свободной.
И тогда я достану этого Ленцена.
Комиссар Йонас Вебер стоял у окна своего кабинета и смотрел, как последние стрижи чертят в небе свои фигуры. Осталось уже недолго – скоро и они соберутся в стаю и потянутся за своими – на юг.
Пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не потерять голову, когда он прочел смску Софи. Он давил педаль в пол, мчался по городу и все-таки приехал раньше патрульной машины, которую вызвал по дороге. Он бежал бегом до подъезда Софи. Звонил, бесился. Изо всех сил старался сохранять хладнокровие, когда никто не открывал. Звонил соседям до тех пор, пока какая-то рассерженная старая дама не впустила его в подъезд, все в порядке, это полиция. Несся вверх по лестнице, колотил кулаками в дверь и уже хотел вышибить плечом, когда она вдруг распахнулась.
Йонас старался не вспоминать о тех страшных минутах, когда думал о том, что может увидеть, если опоздает.
Дверь открыла Софи, белая, как бумага, но внешне спокойная. С облегчением увидел, что она цела и невредима. Потом увидел его. Пощупал пульс у лежащего на полу человека, определил, что тот жив. Вызвал «скорую». Приехали полицейские, потом, наконец, «скорая», все принялись за работу. Все обошлось.