Теперь до Стива, наконец, дошло, что Куэйд шутить изволит. Он выдавил смешок, в то время как физиономия самого Куэйда оставалась бесстрастной.
— И все-таки древнескандинавские языки тебе бы больше подошли, — продолжал он. — Да и кого интересует этика в наше время? Епископ Беркли, Платон и остальная дребедень… Все это — дерьмо собачье.
— Совершенно справедливо.
— Я за тобой понаблюдал на лекциях…
Это уже интересно, подумал Стив.
— Ты никогда не пишешь конспектов?
— Никогда.
— На это я и обратил внимание… Отсюда вывод: либо ты целиком полагаешься на собственную память, либо тебе вся эта муть просто-напросто до фени.
— Ни то, ни другое. Конспекты меня жутко утомляют, вот и все.
Усмехнувшись, Куэйд извлек пачку дешевых сигарет. Еще одна несообразность, подумал Стив. Если уж курить, то что-нибудь приличное — "Голуаз" или "Кэмел", либо уж не курить вообще.
— Настоящей философии здесь не обучишься, — с непоколебимой убежденностью проговорил Куэйд.
— В самом деле?
— Конечно. Нас пичкают Платоном, Бентамом и прочей ахинеей; настоящий же анализ полностью игнорируется. Все, что нам преподают, конечно, очень правильно, но это ведь совсем не то, что нужно. Истинная философия, Стивен, чем-то напоминает зверя, дикого, необузданного зверя. Ты со мной согласен?
— Что-то я, честно говоря, не понял. Какого зверя?
— Дикого, Стив, дикого. Который может укусить.
Внезапно Куэйд как-то лукаво-хитровато усмехнулся.
— Да, может укусить, — повторил он с видимым наслаждением.
Подобная метафора была выше понимания Стива, но тем не менее он согласно кивнул.
— По-моему, предмет этот для нас — настоящая пытка. — Мысль о подвергающихся пытке студентах, очевидно, чрезвычайно понравилась Куэйду. — И это правильно, если бы только философию преподавали здесь иначе: без этого псевдонаучного словоблудия с единственной целью скрыть от нас истинную суть вещей.
— И как же, по-твоему, следует преподавать философию?
Стиву больше уже не казалось, что Куэйд шутит: напротив, он выглядел очень серьезным. Его и без того маленькие зрачки сузились до размеров булавочной головки.
— Взять нас за руку и подвести к этому дикому зверю вплотную, чтобы его погладить, приласкать, покормить его… Ты со мной согласен, Стивен?
— Хм… Да что это за зверь такой?
Непонимание Стива, похоже, слегка раздражало Куэйда, тем не менее, он терпеливо продолжал:
— Я говорю о предмете всякой философии, Стивен, если, конечно, она стоящая. Предмет этот — страх, в основе которого лежит прежде всего неизвестность. Люди пугаются того, чего не знают. Вот, например, стоишь ты в темноте перед закрытой дверью. То, что находится за ней, тебе внушает страх…