Только сейчас, в относительной тишине этого болота, она поняла, что слышит сзади шаги. Кто-то шел за ней, держась на безопасном расстоянии, но не отставал. Погоня? Ее окружали, чтобы схватить и заключить в тесные объятия правосудия? Если так, ее бегство только отсрочит неизбежное. Лучше встретить их здесь и дать им отведать ее смертельной силы. Она спряталась; затем, подождав, пока шаги приблизятся, вышла из укрытия.
Это были не стражи порядка, это был Каванаг. Первое замешательство почти тут же сменилось недоумением, зачем он ее преследовал. Она посмотрела на него изучающе, бледный свет падал на его лицо. Кожа на голове так плотно обтягивала череп, что, кажется, сквозь нее можно было увидеть кости. "Почему, — пронеслось у нее в голове, — она не узнала его раньше? Не поняла при самой первой встрече, когда он говорил о смерти и ее чарах, что он ее Творец?"
— Я шел за тобой, — сказал он.
— От самого дома?
Он кивнул.
— Что они говорили тебе? — спросил он. — Полицейские. Что они тебе сказали?
— Ничего такого, о чем бы я сама не догадывалась.
— Ты знала?
— Может и так. Должно быть, где-то в глубине души. Помнишь наш первый разговор?
Он что-то утвердительно промычал.
— Все, что ты говорил о Смерти. И так самовлюбленно.
Внезапно он осклабился, добавив еще костей к своему облику.
— Да, — сказал он. — Так что же ты думаешь обо мне?
— Я уже тогда что-то поняла. Я не знала только, откуда это. Не знала, что принесет будущее.
— И что же оно принесло? — спросил он вкрадчиво.
Она пожала плечами.
— Все это время меня ждала смерть. Верно?
— О, конечно, — он был доволен взаимопониманием. Он подошел и дотронулся до ее щеки.
— Ты бесподобна, — сказал он.
— Не очень.
— Но ты так хладнокровна, так спокойно переносишь все это.
— А чего бояться? — сказала она. Он погладил ее по щеке. Ей казалось, что чехол его кожи вот-вот расползется, а мрамор глаз вывалится и разобьется вдребезги. Но он сохранял свой облик, для видимости.
— Я хочу тебя, — сказал он.
— Да, — ответила она. Конечно, это было в каждом его слове, с самого начала, но ей не сразу было дано понять это. Каждая история любви, в конечном счете, была историей смерти, не об этом ли твердят поэты? Почему эта правда хуже любой другой?
Им нельзя было идти к нему домой, там может быть полиция, говорил он, ведь они должны знать об их романе. К ней тоже, конечно, нельзя. Поэтому они сняли номер в небольшом отеле поблизости: Еще в тусклом лифте ему вздумалось гладить ее по волосам, а когда она отстранилась, он положил ей руку на грудь.
Комната была довольно убогой, но огни с рождественской елки на улице немного приукрашивали ее. Он не сводил с Элейн глаз ни на секунду, как будто боялся, что из-за инцидента в лифте она может удрать и забиться в первую щель. Ему не стоило беспокоиться: она не придала этому значения. Его поцелуи были настойчивы, но не грубы, раздевая ее, хоть и несколько неумело (такой милый недостаток, подумала она), он был полон заботливости и теплой торжественности.