Его подручный, рядовой азап, не успев даже схватиться за саблю, мягко осел возле мачты. Воистину да будет благословен Каторжный Паша: если не за все свои деяния, то хотя бы за тягу к роскоши, за стремление превратить пиратскую галеру в подобие дворца, отчего палуба щедро устлана дорогими коврами.
Происходящее все еще остается незамеченным: с кормы не видно (снова – благословение Каторжному Паше за его любовь к пышным атласным драпировкам и шелковым пологам!), а те, кто столпился сейчас ближе к носу, продолжают смотреть на молящихся гяуров. Считаные мгновения ведь прошли.
Рыцарь послушания, склонившись над мертво привалившемуся к мачте азапу, выдергивает у него саблю из ножен и ятаган, вместе с ножнами, из-за пояса. Взглядом указывает Бал на агасы.
Девушка бросилась к умирающему пирату, но тот рукоять своей сабли сжимал в ладони так, что не пальцам Джанбал пересилить этот хват. А вот ятаган из-за его кушака – долой. И курдэ, тесак-полусаблю для абордажного боя, тоже удается вытащить, она у командира азапов была подвешена между лопаток, чтобы из-за плеча обнажать.
– Мне! – почти вскрикивает Айше, но Бал не обращает на нее внимания: только Аллаху ведомо, как ее названная сестра умеет обращаться с саблей, – похоже, никак. Сейчас здесь командует барон Фондерцу.
А тот делает нечто странное. Сорвав с плеч белый посреднический плащ, швыряет его за борт. Похоже, в края там вшиты свинцовые или медные грузила: плащ полетел не как ткань, а как брошенный камень, пересек частокол галерных весел, сейчас поднятых и поставленных на упоры, и уже в высшей точке броска развернулся, взмахнув над морем белым крылом. Еще прежде, чем это произошло, рыцарь послушания с силой бросает сначала саблю, потом ятаган, причем с такой скоростью, что они догоняют друг друга в полете. Не через борт, конечно, а через головы стоящих на носу пиратов, так что упасть оружию надлежит рядом с все еще молящимися пленниками.
Не дав себе даже мгновения, чтобы задуматься, Джанбал проделала все то же с доставшимся ей ятаганом и полусаблей. После чего впала в ужас. Что она наделала, безумная: хоть бы один клинок себе оставить!
В этот самый миг рука сраженного наповал агасы наконец тоже умерла – и разжалась, выпустив сабельный эфес.
Тут же со стороны кормы коротко, но резко грохнуло. И еще дважды, почти подряд. Так что по меньшей мере часть пиратов обернулась не на звон упавших клинков, а на этот грохот.
Снизу, из-под борта, поднимались облачка порохового дыма.
Приглушенные расстоянием хлопки огнестрельной пальбы доносятся сейчас и от устья гавани, где замерли друг против друга шаик и капитанская лодка. Но туда уже никто не смотрит.