Все то время, пока они сидели у всех на виду за столом, было для Салвины жесточайшей пыткой. Муж ее не двигался, словно прирос к стулу. Она видела, что ничто его не веселит. И даже вино он пьет от злости. Когда зажгли свечи, Салвине наконец полегчало: Докица перешла в трактир.
Однако примарь, заметив, что соседний стол опустел, еще больше нахмурился и мрачно произнес:
— Теперь настал и наш черед танцевать! В темноте, без музыки — как нам богом положено, ведь мы убогие!
Салвина вспыхнула. Насмешка мужа показалась ей чересчур жестокой. Уже не в первый раз Василе намекал на ее болезнь, на старость. А она не чувствовала себя ни старой, ни больной, только очень несчастной. Собрав последние силы, Салвина прошептала:
— Иди, Василе! Кто же тебе мешает танцевать и веселиться? Иди себе в трактир, а я домой пойду. Кто тебе мешает?
Примарь с ненавистью взглянул на жену. Вино разгорячило ему кровь, и она глухо бурлила в каждой жилочке.
— Кто мне мешает? — переспросил он с кривой ухмылкой. — Кто же мне мешает? Ты!
Салвина почувствовала, что теряет сознание, и крепко ухватилась за стул.
К столу подошел дьячок Гавриил.
— Еще раз — добрый вечер! Добрый вечер — еще раз! — забормотал он, слегка покачиваясь. — Рады гостям?
— Рады, отец Гавриил, рады! — затараторили сестры Василе.
Покачиваясь, дьячок приблизился к примарю.
— Христос воскресе! — произнес он. Язык у него заплетался, и пахло от него вином.
— Воистину воскресе! — пренебрежительно буркнул примарь.
Дьячок рухнул на стул.
— Не танцуем, не молодеем, а, внучек? — спросил он, моргая глазами.
— Может, выпьешь стаканчик? — предложил Корнян, наполняя стаканы. Выпив, старик прищелкнул языком.
— Что за вино, внучек?
— Базиликовая настойка, дедушка, — отвечали сестры примаря.
— Лучше бы я ее не пробовал, — посожалел дьячок. — Все сегодняшнее празднество насмарку идет, как подумаю, что только теперь отведал этакого винца.
Примарь налил еще стакан, и дьячок немедленно его осушил.
— Это вино, как видно, досталось нам от самого старика Ноя, — весело затараторил дьячок, но, подняв глаза, заметил бледную, застывшую Салвину.
— Внученька, тебе нездоровится? — ласково обратился он к ней.
— Да нет, ничего, дедушка Гавриил, — попыталась улыбнуться Салвина. — Как можно плохо себя чувствовать в день святого воскресения.
— Воистину! — подтвердил дьячок, зевая. Глаза ему застилал легкий туман. Он попытался пропеть что-то из воскресного тропаря.
— Это де-е-е-нь, предназначенный бо-о-о-гом для радости!
— Христос воскресе! — раздался глубокий, идущий словно из бочки, голос у них за спиной.