– Здесь ко мне очень прилично относятся, – сказал Джим. – Блэк – прохвост, но Эгштрем – славный парень.
Он поспешно встал и подошел размеренными шагами к окну, где на штативе стоял телескоп, обращенный к рейду.
– Вон судно входит в порт; его застал штиль, и оно все утро простояло за рейдом, – сказал он терпеливо. – Я должен отправляться на борт.
Мы молча пожали друг другу руки, и он направился к двери.
– Джим! – крикнул я.
Он был уже у двери и оглянулся.
– Вы… вы, быть может, отказались от счастья.
Он вновь подошел ко мне.
– Такой чудесный старик, – сказал он. – Но как я мог? Как я мог? – Губы его дрогнули. – Здесь это не имеет значения.
– О, вы… вы… – начал я. Тут мне пришлось поискать подходящее слово, а когда я убедился, что такого слова нет, он уже ушел.
Из лавки донесся низкий ласковый голос Эгштрема, беззаботно говорившего:
– Это «Сара Грэнджер», Джимми. Постарайтесь первым попасть на борт.
Тотчас же ввязался Блэк и завизжал, как разъяренный какаду:
– Скажите капитану, что у нас лежат его письма! Это его заманит. Слышите, мистер… как вас там?
Джим поспешил ответить Эгштрему, и в тоне его было что-то мальчишеское:
– Ладно. Я устрою гонку.
Кажется, в этих тягостных обязанностях он нашел хорошую сторону: можно было устраивать гонки.
В тот рейс я больше его не видел, но в следующий раз – судно было зафрахтовано на шесть месяцев – я отправился в контору. На расстоянии десяти шагов от двери я услышал брань Блэка, а когда я вошел, он бросил на меня грустный взгляд. Эгштрем, расплываясь в улыбке, направился ко мне, протягивая свою большую костлявую руку:
– Рад вас видеть, капитан… Шш… Так и думал, что вы скоро сюда заглянете. Что вы сказали, сэр? Шш… Ах, Джим! Он от нас ушел. Пойдемте в приемную…
Когда захлопнулась дверь, напряженный голос Блэка стал доноситься слабо, как голос человека, отчаянно ругающегося в пустыне.
– И поставил нас в пренеприятное положение. Должен сказать, скверно с нами обошелся…
– Куда он уехал? Вам известно? – спросил я.
– Нет. И смысла не было спрашивать, – сказал Эгштрем. Он стоял передо мной – любезный, неуклюже опустив руки; на помятом синем саржевом жилете низко висела тонкая серебряная часовая цепочка. – Такой человек не едет в определенное место.
Я был слишком озабочен новостью, чтобы спрашивать объяснения этой фразы. Эгштрем продолжал:
– Он от нас ушел… позвольте-ка, ушел в тот самый день, когда прибыл пароход с паломниками, возвращавшийся из Красного моря; две лопасти винта у него были сломаны. Это случилось три недели назад.
– Не было ли каких-нибудь разговоров о происшествии с «Патной»? – спросил я, ожидая худшего.